Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http :// www . allbest . ru /

Чеченский государственный педагогический институт

по дисциплине: «Источниковедение»

на тему: «Повесть временных лет » - и стория создания и изучения

Студента 3 курса

Гуманитарного ф-та

Специальности И.Ю. 217

Газиханова Р.С.

Руководитель:

Гайрабеков А.Я.

г. Грозный, 2009г.

План

Введение

1. История создания летописи

2. Повесть временных лет и предшествующие ей своды. Общее понятие о Повести временных лет

Заключение

Список литературы

Введение

Повесть временных лет - древнерусская летопись, созданная в 1110-х. Летописи - исторические сочинения, в которых события излагаются по так называемому погодичному принципу, объединены по годовым, или «погодичным», статьям (их также называют погодными записями). «Погодичные статьи», в которых объединялись сведения о событиях, произошедших в течение одного года, начинаются словами «В лето такое-то…» («лето» в древнерусском языке означает «год»). В этом отношении летописи, в том числе и Повесть временных лет, принципиально отличаются от известных в Древней Руси византийских хроник, из которых русские составители заимствовали многочисленные сведения из всемирной истории. В переводных византийских хрониках события были распределены не по годам, а по царствованиям императоров. Самый ранний дошедший до нашего времени список Повести временных лет относится к 14 в. Он получил название Лаврентьевская летопись по имени переписчика, монаха Лаврентия, и был составлен в 1377. Другой древнейший список Повести временных лет сохранился в составе так называемой Ипатьевской летописи (сер. 15 в.). Повесть временных лет - первая летопись, текст которой дошел до нас почти в первоначальном виде. Благодаря тщательному текстологическому анализу Повести временных лет исследователи обнаружили следы более ранних сочинений, вошедших в ее состав. Вероятно, древнейшие летописи были созданы в 11 в. Наибольшая признание получила гипотеза А.А.Шахматова (1864-1920), объясняющая возникновение и описывающая историю русского летописания 11- начала 12 в. Он прибегнул к сравнительному методу, сопоставив сохранившиеся летописи и выяснив их взаимосвязи. Согласно А.А.Шахматову, ок. 1037, но не позже 1044, был составлен Древнейший Киевский летописный свод, повествовавший о начале истории и о крещении Руси. Около 1073 в Киево-Печерском монастыре, вероятно, монахом Никоном был закончен первый Киево-Печерский летописный свод. В нем новые известия и сказания соединялись с текстом Древнейшего свода и с заимствованиями из Новгородской летописи середины 11 в. В 1093-1095 здесь же на основе свода Никона был составлен второй Киево-Печерский свод; его также принято называть Начальным. (Название объясняется тем, что первоначально именно этот летописный свод А.А.Шахматов счел самым ранним.). В 1110-1113 была завершена первая редакция (версия) Повести временных лет - пространного летописного свода, вобравшего многочисленные сведения по истории Руси: о войнах русских с Византийской империей, о призвании на Русь на княжение скандинавов Рюрика, Трувора и Синеуса, об истории Киево-Печерского монастыря, о княжеских преступлениях. Вероятный автор этой летописи - монах Киево-Печерского монастыря Нестор. В первоначальном виде эта редакция не сохранилась. В первой редакции Повести временных лет были отражены политические интересы тогдашнего киевского князя Святополка Изяславича. В 1113 Святополк умер, и на киевский престол вступил князь Владимир Всеволодович Мономах. В 1116 монахом Сильвестром (в промономаховском духе) и в 1117-1118 неизвестным книжником из окружения князя Мстислава Владимировича (сына Владимира Мономаха) текст Повести временных лет был переработан. Так возникли вторая и третья редакции Повести временных лет; древнейший список второй редакции дошел до нас в составе Лаврентьевской, а самый ранний список третьей - в составе Ипатьевской летописи. Почти все русские летописи представляют собой своды - соединение нескольких текстов или известий из других источников более раннего времени. Древнерусские летописи 14-16 вв. открываются текстом Повести временных лет. Название Повесть временных лет (точнее, Повести временных лет - в древнерусском тексте слово «повести» употреблено во множественном числе) обыкновенно переводится как Повесть минувших лет, но существуют и другие толкования: Повесть, в которой повествование распределено по годам или Повествование в отмеренных сроках, Повествование о последних временах - рассказывающее о событиях накануне конца света и Страшного суда. Повествование в Повести временных лет начинается с рассказа о расселении на земле сыновей Ноя - Сима, Хама и Иафета - вместе со своими родами (в византийских хрониках начальной точкой отсчета было сотворение мира). Этот рассказ заимствован из Библии. Русские считали себя потомками Иафета. Таким образом русская история включалась в состав истории всемирной. Целями Повести временных лет было объяснение происхождения русских (восточных славян), происхождения княжеской власти (что для летописца тождественно происхождению княжеской династии) и описание крещения и распространения христианства на Руси. Повествование о русских событиях в Повести временных лет открывается описанием жизни восточнославянских (древнерусских) племен и двумя преданиями. Это рассказ о княжении в Киеве князя Кия, его братьев Щека, Хорива и сестры Лыбеди; о призвании враждующими северно-русскими племенами трех скандинавов (варягов) Рюрика, Трувора и Синеуса, - чтобы они стали князьями и установили в Русской земле порядок. Рассказ о братьях-варягах имеет точную дату - 862. Таким образом, в историософской концепции Повести временных лет устанавливаются два источника власти на Руси - местный (Кий и его братья) и иноземный (варяги). Возведение правящих династий к иностранным родам традиционно для средневекового исторического сознания; подобные рассказы встречаются и в западноевропейских хрониках. Так правящей династии придавалась бульшие знатность и достоинство. Основные события в Повести временных лет - войны (внешние и междоусобные), основание храмов и монастырей, кончина князей и митрополитов - глав Русской церкви. Летописи, в том числе и Повесть…, - не художественные произведения в строгом смысле слова и не труд ученого-историка. В состав Повести временных лет включены договоры русских князей Олега Вещего, Игоря Рюриковича и Святослава Игоревича с Византией. Сами летописи имели, по-видимому, значение юридического документа. Некоторые ученые (например, И.Н.Данилевский) полагают, что летописи и, в частности, Повесть временных лет, составлялись не для людей, но для Страшного Суда, на котором Бог будет решать судьбы людей в конце мира: поэтому в летописях перечислялись грехи и заслуги правителей и народа. Летописец обычно не истолковывает события, не ищет их отдаленные причины, а просто описывает их. В отношении к объяснению происходящего летописцы руководствуются провиденциализмом - все происходящее объясняется волей Божьей и рассматривается в свете грядущего конца света и Страшного Суда. Внимание к причинно-следственным связям событий и их прагматическая, а не провиденциальная интерпретация несущественны. Для летописцев важен принцип аналогии, переклички между событиями прошлого и настоящего: настоящее мыслится как «эхо» событий и деяний прошлого, прежде всего деяний и поступков, описанных в Библии. Убийство Святополком Бориса и Глеба летописец представляет как повторение и обновление первоубийства, совершенного Каином (сказание Повести временных лет под 1015). Владимир Святославич - креститель Руси - сравнивается со святым Константином Великим, сделавшим христианство официальной религией в Римской империи (сказание о крещении Руси под 988). Повести временных лет чуждо единство стиля, это «открытый» жанр. Самый простой элемент в летописном тексте - краткая погодная запись, лишь сообщающая о событии, но не описывающая ее. В состав Повести временных лет также включаются предания. Например - рассказ о происхождении названия города Киева от имени князя Кия; сказания о Вещем Олеге, победившем греков и умершем от укуса змеи, спрятавшейся в черепе умершего княжеского коня; о княгине Ольге, хитроумно и жестоко мстящей племени древлян за убийство своего мужа. Летописца неизменно интересуют известия о прошлом Русской земли, об основании городов, холмов, рек и о причинах, по которым они получили эти имена. Об этом также сообщают предания. В Повести временных лет доля преданий очень велика, так как описываемые в ней начальные события древнерусской истории отделены от времени работы первых летописцев многими десятилетиями и даже веками. В позднейших летописных сводах, рассказывающих о современных событиях, число преданий невелико, и они также находятся обыкновенно в части летописи, посвященной далекому прошлому. В состав Повести временных лет включаются и повествования о святых, написанные особенным житийным стилем. Таков рассказ о братьях-князьях Борисе и Глебе под 1015, которые, подражая смирению и непротивлению Христа, безропотно приняли смерть от руки сводного брата Святополка, и повествование о святых печерских монахах под 1074. Значительную часть текста в Повести временных лет занимают повествования о сражениях, написанные так называемым воинским стилем, и княжеские некрологи.

1. История создания летописи

Автор летописи указан в Хлебниковском списке как монах Нестор, известный агиограф на рубеже XI--XII веков, монах Киево-Печерского монастыря. Хотя в более ранних списках это имя опущено, исследователи XVIII--XIX вв. считали Нестора первым русским летописцем, а «Повесть временных лет» -- первой русской летописью. Изучение летописания русским лингвистом А.А. Шахматовым и его последователями показало, что существовали летописные своды, предшествовавшие «Повести временных лет». В настоящее время признаётся, что первая изначальная редакция ПВЛ (Повести временных лет) монаха Нестора утрачена, а до нашего времени дошли доработанные версии ПВЛ. При этом ни в одной из летописей точных указаний на то, где именно оканчивается ПВЛ, нет.

Наиболее подробно проблемы источников и структуры ПВЛ были разработаны в начале XX в. в фундаментальных трудах академика А.А. Шахматова. Представленная им концепция до сих пор выполняет функцию «стандартной модели», на которую опираются или с которой полемизируют все последующие исследователи. Хотя многие ее положения подвергались критике (зачастую вполне обоснованной), но разработать сопоставимую по значимости концепцию никому из последующих авторов не удалось.

Вторая редакция читается в составе Лаврентьевской летописи (1377 год) и других списках. Третья редакция содержится в составе Ипатьевской летописи (древнейшие списки: Ипатьевский (XV век) и Хлебниковский (XVI век)). В одну из летописей второй редакции под годом 1096 добавлено самостоятельное литературное произведение, «Поучение Владимира Мономаха», создание которого датируется 1117 годом.

По гипотезе Шахматова (поддержанной Д. С. Лихачевым и Я. С. Лурье) первый летописный свод, названный Древнейшим, был составлен при митрополичьей кафедре в Киеве, основанной в 1037 году. Источником для летописца послужили предания, народные песни, устные рассказы современников, какие-то письменные агиографические документы. Древнейший свод продолжил и дополнил в 1073 году монах Никон, один из создателей Киевского Печерского монастыря. Затем в 1093 году игуменом Киево-Печерского монастыря Иоанном был создан Начальный свод, который использовал новгородские записи и греческие источники: «Хронограф по великому изложению», «Житие Антония» и др. Начальный свод фрагментарно сохранился в начальной части Новгородской первой летописи младшего извода. Нестор переработал Начальный свод, расширил историографическую основу и привёл русскую историю в рамки традиционной христианской историографии. Он дополнил летопись текстами договоров Руси с Византией и ввёл дополнительные исторические предания, сохранённые в устной традиции.

По версии Шахматова первую редакцию ПВЛ Нестор написал в Киево-Печерском монастыре в 1110--1112 гг. Вторая редакция была создана игуменом Сильвестром в киевском Выдубицком Михайловском монастыре в 1116 году, по сравнению с версией Нестора была переработана заключительная часть. В 1118 году составляется третья редакция ПВЛ по поручению новгородского князя Мстислава Владимировича.

повесть временной шахматов литературный нестор

2. Повесть временных лет и предшествующие ей своды. Общее понятие о Повести временных лет

Начало древнерусского летописания принято связывать с устойчивым общим текстом, которым начинается подавляющее большинство дошедших до нашего времени летописных сводов. В одних поздних летописях он подвергся сокращениям и кое-каким случайным вставкам (Летопись Переяславля Южного и др.) был соединен с киевским и новгородским сводами. Интересующий нас текст охватывает длительный период - с древнейших времен до начала второго десятилетия XII в. По первым строкам, открывающим большинство его списков, этот текст традиционно называют Повестью временных лет. Вполне обоснованно считается, что это один из древнейших летописных сводов, текст которого был сохранен летописной традицией. Следует помнить, что Повесть временных лет - условно (хотя и небезосновательно) выделяемый текст. Отдельных списков его неизвестно. По этому поводу В.О. Ключевский писал: «В библиотеках не спрашивайте Начальной летописи - вас, пожалуй, не поймут и переспросят: «Какой список летописи нужен вам?» Тогда вы в свою очередь придете в недоумение. До сих пор не найдено ни одной рукописи, в которой Начальная летопись была бы помещена отдельно в том виде, как она вышла из-под пера древнего составителя. Во всех известных списках она сливается с рассказом ее продолжателей, который в позднейших сводах доводит обыкновенно до конца XVI в.» В разных летописях текст Повести доходит до разных годов: до 1110 г. (Лаврентьевский и близкие ему списки) или до 1118 г. (Ипатьевский и близкие ему списки).

Обычно это связывают с неоднократным редактированием Повести. Сличение обеих редакций привело А.А. Шахматова к выводу, что в Лаврентьевской летописи сохранился текст первой редакции, осуществленной игуменом Выдубицкого монастыря Сильтвестром, оставившим об этом запись под 6618 г.: «Игуменъ Силивестръ святого Михаила написах книгы си Летописецъ, надеяся от Бога милость прияти, при князи Володимере, княжащю ему Кыеве, а мне в то время игуменянящю у святого Михаила въ 6624, индикта 9 лета; а иже чтеть книгы сия, то буди ми въ молитвахъ». Эта запись рассматривается как безусловное свидетельство того, что Повесть была составлена до даты, указанной в приписке Сильвестра.

В Ипатьевской же летописи текст Повести на этом не обрывается, а продолжается без сколько-нибудь заметных пропусков вплоть до 6626/1118 г. После этого характер годовых статей резко меняется. Развернутое изложение событий сменяют крайне скупые отрывочные записи. Текст статей 6618-6626 гг. связывается со второй редакцией Повести временных лет, проведенной, видимо, при старшем сыне Владимира Мономаха новгородском князе Мстиславе. Одновременно указание на то, что автором Повести был какой-то монах Киево-Печерского монастыря, встречающееся в Ипатьевской летописи (в Хлебниковском списке названо и имя этого монаха - Нестор), а также ряд разночтений в текстах списков Лаврентьевской и Ипатьевской редакций Повести временных лет побудил А.А. Шахматова утверждать, что Лаврентьевская летопись сохранила не первоначальный вариант Повести. На то, что первым автором Повести бал киево-печерский монах, указывал и особый интерес Повести временных лет к жизни именно этой обители. По мнению А.А. Шахматова, летопись, которую принято именовать Повестью временных лет, была создана в 1112 г. Нестором - предположительно автором двух известных агиографических произведений - Чтений о Борисе и Глебе и Жития Феодосия Печерского.

При редактировании первоначальный текст (первая редакция Повести временных лет) был изменен настолько, что Шахматов пришел к выводу о невозможности его реконструкции «при теперешнем состояний наших знаний». Что же касается текстов Лаврентьевской и Ипатьевской редакций Повести (их принято называть соответственно второй и третий редакциями), то, несмотря на позднейшие переделки в последующих сводах, Шахматову удалось определить их состав и предположительно реконструировать. Следует отметить, что Шахматов колебался в оценке этапов работы над текстом Повести временных лет. Иногда, например, он считал, что в 1116г. Сильвестр лишь переписал Несторов текст 1113г. (причем последний, иногда датировался 1111г.), не редактируя его.

Если вопрос об авторстве Нестора остается спорным (в Повести содержится ряд указаний, принципиально расходящихся с данными Чтений и Жития Феодосия), то в целом предположения Шахматова о существовании трех редакций Повести временных лет разделяют большинство современных исследователей.

Начальный свод. Дальнейшее исследование текста Повести показало, что в нем содержится ряд фрагментов, нарушающих изложение. Некоторые из них даже изменяли структуру отдельных фраз, в которые были включены, отрывая начало предложения от его завершения. Так, договором князя Святослава с греками 971г. Был разорван связный текст: «Видевъ же [Святослав] мало дружины своея, рече к собе: «Еда како прельстившее изъбьють дружину моя и мене», беша бо многи погибли на полку. И рече: «Поиду в Русь, приведу боле дружины». И [следует рассказ о том, как Святослав заключил договор с Византией, и текст самого договора] поиде Святославъ в пороги». Подобное нарушение встречается, и вы рассказе о так называемой четвертой мести Ольги древлянам. Ему предшествует фраза: «И победиша деревляны». Затем летописец излагает легенду о четвертой мести, за которой следует слова: «И възложиша на ня дань тяжьку; 2 части дани идета Киеву, а третьяя Вышегороду к Ользе; бе бо Вышегородъ градъ Вользинъ». Устранив предполагаемую вставку, получаем связный текст. В Новогородской первой летописи, текст которой в начальной части отличается от большинства текстов других летописей, содержащих Повесть временных лет, такие нарушения текста отсутствуют. Здесь мы находим гипотетически восстанавливаемые фразы: «И победиша деревляны, и възложиша на ня дань тяжьку» и «Пойду на Русь, приведу боле дружины. И поиде Святослав в пороги».

Это дало достаточное основание для предположения о том, что в составе Новгородской I летописи сохранился текст летописного свода, предшествовавшего Повести временных лет. При дальнейшем исследовании этого текста оказалось, что в нем, кроме того, отсутствуют все договоры Руси с Греками, а также все прямые цитаты из греческой хроники Георгия Амартола, которой пользовался составитель Повести временных лет. Последний признак представляется особенно важным, поскольку в летописях (как, впрочем, и в любых других произведениях древнерусской литературы) не было принято каким-либо образом выделять цитируемые фрагменты из других текстов. Говоря современным языком, полностью отсутствовало представление об авторском праве. Поэтому вычленить и удалить из летописи все прямые цитаты из какого-либо другого текста можно было, лишь проведя полное текстуальное сличение летописи с цитируемым произведением. Прежде всего, такая операция чрезвычайно сложна технически. Кроме того, невозможно ответить на простой вопрос: зачем понадобилось летописцу «очищать» свой текст от вставок из Хроники Георгия Амартола (и почему именно из нее - он ведь пользовался и другими источниками)? Всё это привело к выводу о том, что Повести временных лет предшествовал свод, который А.А. Шахматов предложил назвать Начальным. Исходя из содержания и характера изложения летописи, его было предложено датировать 1096-1099 гг. По мнению исследователя, он-то и лег в основу Новгородской I летописи.

Новгородские своды XI в. Воссоздавая начальные этапы древнерусского летописания, А.А. Шахматов предложил существование новгородского свода, который был начат в 1050 г. И велся до 1079 г. Вместе с Киево-Печерским сводом 1074 г. (так называемый свод Никона), он лег в основу начального свода. В основе Новгородского свода третьей четверти XI в., как полагал А.А. Шахматов, лежали Древнейший киевский свод 1037 г. и какая-то более ранняя новгородская летопись 1017 г., составленная при новгородском епископе Иокиме. Не все исследователи разделяют мысль о существовании середине-второй половине XI в. новгородской ветви летописания. Так, М.Н. Тихомиров отмечал, что «если бы существовал новгородский свод 1050 г., то он должен был включить в свой состав все новгородские известия XI в. Между тем Повесть временных лет включает в свой состав, лишь ничтожное количество их». Близкой точки зрения придерживается и Д.С. Лихачев. Он полагает, что все новгородские известия Повести временных лет, восходя к устным источникам (сообщения Вышаты и Яня Вышатича): «Перед нами своеобразная устная летопись семи поколений». Те же, кто поддержали мысль о том, что в Новгороде в XI в. велась своя летопись, зачастую расходились с А.А. Шахматовым определении даты создания новгородского свода и его содержания.

Наиболее аргументировано это гипотезу развил Б.А. Рыбаков. Он связывал составление того свода с именем новгородского посадника Остромира (1054-1059 гг.). По мнению исследователя это было светская (боярская, посадничья) летопись обосновывавшая самостоятельностью Новгорода, его независимость от Киева. По убеждению Б.А. Рыбакова, в Новгороде в середине XI в. было создано публицистическое произведение, «смелый памфлет, направленный против самого великого князя киевского». Несмотря на то, что произведение имело не только антикняжескую, но и антиваряжскую направленность, оно впервые включало в себе легенду о призвании варягов, откуда она перешла позднейшее летописание.

Устные источники в составе Повести временных лет. А.А. Шахматов обратил внимание на то, что сам летописец одним из своих источников называет устные предания. Так, под 6604/1096 г. он упоминает новгородца Гюряту Роговича, рассказавшего ему югорскую легенду о народах, живущих на краю земли в «полунощных странах». Известие о кончине 90-летнего «старца доброго» Яня (под 6614/1106 г.) летописец сопроводил следующим упоминанием: «От него же и аз много словеса слышах, еже и вписах в летописаньи семь, от него же слышах».

Последние строки послужили основанием для разработки гипотезы о существовании уже упоминавшихся «устных летописей» в составе Повести временных лет. Опираясь на предположение А.А. Шахматова «о сказочных предках Владимира», Д.С. Лихачев сопоставил ряд летописных упоминаний о них. В результате был сделан вывод о том, что, по меньшей мере, два поколения киевских летописцев получали информацию от двух представителей рода новгородских посадников: Никон - от Вышаты, а создатели Начального свода и Повести - от Яна Вышатича.

Гипотеза об «устных летописях» вызвала справедливую критику Б.А. Рыбакова. ОН обратил внимание на то, что Д.С. Лихачев опирался в своих построениях на ряд крайне слабо обоснованных допущений А.А. Шахматова. Их критическая проверка лишала гипотезу об «устной летописи семи поколений» новгородских посадников очень важных начальных звеньев. Следует подчеркнуть, что отождествление информатора летописца Яня с Янем Вышатичем также не выдерживаем критики. Непосредственно перед записью о смерти «доброго старца», под тем же 6614(1096)г. упоминается о том, что Яь Вышатич был послан во главе военного отряда на половцев и одержал над ними победу. Для 90-летнего старика такие подвиги вряд ли возможны.

И все-таки летописец, несомненно, пользовался какими-то устными источниками, состав и объем которых пока не установлены.

Цель создания древнейших летописных сводов, однако, не формулируется в них в явном виде. Поэтому ее определение стало одним их дискуссионных вопросов в современном летописоведении. Исходя из представления о, прежде всего, политическом характере древнерусского летописания, А.А. Шахматова, а за ним М.Д. Присёлков и другие исследователи полагают, что зарождение летописной традиции на Руси связано с учреждением Киевской митрополии. «Обычай византийской церковной администрации требовал при открытии новой кафедры, епископской или митрополичьей, составлять по этому случаю записку исторического характера о причинах, месте и лицах этого события для делопроизводства патриаршего синода в Константинополе». Это якобы и стало поводом для создания Древнейшего свода 1037 г. Такое вполне удовлетворительное, на первый взгляд, объяснение не позволяет, однако, понять, зачем потребовалось продолжать этот свод, а потом создавать на его базе новые летописные произведения. Видимо, поэтому о причинах, побуждавших продолжать летописание на протяжении нескольких веков, исследователи чаще всего молчат. Позднейшие своды, составлявшиеся на основе на основе Повести временных лет, исследователи представляют то сугубо публицистическими произведениями, написанными, что называется, за злобу дня, то некоей средневековой беллетристикой, то просто текстами, которые систематически с удивительными упорством и настойчивостью «дописывают»- едва ли не по инерции. В лучшем случае дело сводится к тому, что князья «усваивают… заботу о своевременном записывании событий» (хоть и непонятно, зачем им это понадобилось), а летописцы видят в своем труде «не удовлетворение исторической любознательности, а поучение современникам от прошлого». Причем это «поучение» по преимуществу было политическим. За него летописец якобы рассчитывал получить «осуществление своих заветных планов», весьма материальных по преимуществу. Кстати, из этого следовал вывод, что Повесть временных лет - «искусственный и малонадежный» исторический источник.

На наш взгляд, цель создания летописей должна быть достаточно значимой, чтобы на протяжении ряда столетий многие поколения летописцев продолжали труд, начатый в Киеве XI в. Должна она объяснить и «затухание» летописания в XVI-XVII вв. Вряд ли эта цель может быть сведена исключительно к меркантильным интересам монахов-летописцев. Эта гипотеза вызывала и более серьезные возражения. Так, отмечалось, что «авторы и редакторы (летописных сводов. - И.Д.) держались одних и тех же литературных приемов и высказывали одни и те же взгляды и на общественную жизнь и на нравственные требования». Подчеркивалось, что признание политической ангажированности авторов и редакторов Повести временных лет не объясняет, а противоречит представлению о единстве, цельности этого литературного произведения. И.П. Еремин обращал внимание на то, что расхождения (иногда радикальные) в оценках одного и того же деятеля, сохранявшиеся при последующей переписке или редактировании летописи, не находят тогда объяснения.

В последние годы И.Н. Данилевский предложил гипотезу об эсхатологических мотивах как основной теме древнейшей русской летописи. Судя по всему, для летописца именно тема конца света была системообразующей. Все прочие мотивы и сюжеты, встречающиеся в Повести, лишь дополняют и развивают ее. Есть достаточные основания и для гипотезы о том, что ориентация на спасение в конце мира - сначала коллективное (т.е. на «большую» эсхатологию), а позднее индивидуальное (на «малую» эсхатологию) - определяла и важнейшую социальную функцию летописи: фиксацию нравственных оценок основных (с точки зрения летописи) персонажей исторической драмы, разворачивающейся на богоизбранной Русской земле, которая явно претендует стать центром спасения человечества на Страшном Суде. Именно эта тема определяет (во всяком случае, позволяет непротиворечиво объяснить) структуру летописного повествования; отбор материала, подлежащего изложению; форму его подачи; подбор источников, на которые опирается летописец; причины, побуждающие создавать новые своды и продолжать начатое когда-то изложение.

Глобальность цели, которую ставил перед собой летописец, предполагала многоплановость изложения, охват широкого круга самых разнообразных по своему характеру событий. Все это задавало Повести ту глубину, которая обеспечивала ее социальную полифункциональность: возможность «прагматического» использования текста летописи (для доказательства, скажем, права на престол, как своеобразного свода дипломатических документов и пр.) наряду с ее чтением в качестве нравственной проповеди, либо собственно исторического, либо беллетристического сочинения, и т.д. Необходимо сказать, что до сих пор идеи и духовные ценности, которыми руководствовался летописец в ходе своей работы, во многом остается загадочными.

Заключение

"Повесть временных лет" сыграла важную роль в развитии областных летописей и в создании общерусских летописных сводов ХV-ХVI вв.: она неизменно включалась в состав этих летописей, открывая собой историю Новгорода, Твери, Пскова, а затем и историю Москвы и Московского государства.

В литературе ХVIII-ХIХ вв. "Повесть временных лет" служила источником поэтических сюжетов и образов. Так, А. П. Сумароков, создавая свои классицистические трагедии, обращался не к античным сюжетам, а к событиям русской национальной истории (см. его трагедии "Синав и Трувор", "Хорев"), Я.Б. Княжнин свою тираноборческую трагедию "Вадим Новгородский" строит на материале летописи.

Большое место занимают образы Владимира, Святослава, Олега в романтических "Думах" К.Ф. Рылеева, проникнутых пафосом свободолюбивых идей.

Поэтичность летописных сказаний прекрасно почувствовал, понял и передал А.С. Пушкин в "Песне о вещем Олеге". В летописях старался он "угадать образ мыслей и язык тогдашних времен" для своей исторической трагедии "Борис Годунов". Созданный поэтом величавый по своей духовной красоте образ летописца Пимена явился, по словам Ф. М. Достоевского, свидетельством "того мощного духа народной жизни, который может выделять из себя образы такой неоспоримой правды".

И в наши дни летопись не потеряла своего большого не только историко-познавательного, но и воспитательного значения. Она продолжает служить воспитанию благородных патриотических идей, учит глубокому уважению к славному историческому прошлому нашего народа.

Список литературы

1. И.Н. Данилевский, В.В.Кабанов, О.М. Медушевская, М.Ф.Румянцева «Источниковедение». Москва 1998 г.

2. Сухомлинов М.И. О древней русской летописи как памятнике литературном. СПб, 1856

3. Истрин В.М. Замечания о начале русского летописания. - Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук, т. 26, 1921; т. 27, 1922

4. Насонов А.Н. История русского летописания XI - начала XVIII в. М., 1969

5. Алешковский М.Х. Повесть временных лет: Судьба литературного произведения в Древней Руси. М., 1971

6. Лихачев Д.С. Великое наследие. «Повесть временных лет» (1975). -Шайкин А.А. «Се повести временных лет»: От Кия до Мономаха. М., 1989

7. Данилевский И.Н. Библеизмы «Повести временных лет». - В кн.: Герменевтика древнерусской литературы. М., 1993. Вып. 3.

8. Приселков М.Д. История русского летописания XI-XV вв. (1940). 2-е изд. М., 1996

9. Живов В.М. Об этническом и религиозном сознании Нестора Летописца (1998). - В кн.: Живов В.М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. М., 2002

10. Шахматов А.А. История русского летописания, т. 1. СПб., 2002

Размещено на Allbest.ru

Подобные документы

Календарные единицы времени в "Повести временных лет". Методы работы с временной информацией в тексте. Приемы использования источников. Связь летописи с фольклором и эпическим описанием, апокрифическими текстами. Гипотеза о древнейших построениях.

контрольная работа , добавлен 20.11.2012


Характеристика Повести временных лет, как исторического источника: анализ ее происхождения, содержания и особенностей. Общий источниковедческий анализ ПВЛ. Отражение княжеской власти и института дружины в Повести временных лет, их функции и значение.

курсовая работа , добавлен 25.06.2010


Биография Нестора Летописца и начало жизни в монастыре. Первые произведения агиографического жанра. "Повесть временных лет": структура текста, источники и документальные материалы. Смерть преподобного Нестора и продолжение летописи его приемниками.

доклад , добавлен 27.11.2011


Анализ проблемы происхождения Киевской Руси, обращение к ней легендарного летописца Нестора в "Повести временных лет". Предпосылки образования Киевской Руси, основные теории ее происхождения. Критика норманнской теории происхождения Киевской Руси.

реферат , добавлен 15.02.2014


Особенность летописи как памятника исторической письменности и литературы Древней Руси. Монастырское летописание и трансформация летописного свода о жизни народа и правителей Руси, истории становления государственности и крещения в Повести Временных лет.

презентация , добавлен 16.11.2011


Характеристика личных летописцев князей как новой формы летописания в XII веке. Значение "Повести временных лет" в третьей редакции. Рассмотрение городского и общерусского владимирского летописания. Прекращение летописной работы после нашествия Батыя.

контрольная работа , добавлен 02.02.2012


Две версии происхождения князя Олега по летописи и традиционной версии. Олег Вещий в "Повести временных лет": сказания, повести, легенды устного поэтического эпоса. Образование государства и предания о различных исторических лицах и событиях древности.

реферат , добавлен 13.12.2010


Расселение славян в верхнем Приднепровье. Формирование человеческого общества. Борьба с кочевниками в причерноморских степях. "Повесть временных лет" монаха Киево-Печерского монастыря Нестора. Первые религиозные представления у славянских народов.

реферат , добавлен 26.03.2012


Особенности использования источников при изучении раннего периода нашей истории. Монах Нестор и его рукопись "Повесть временных лет". Варяги и их роль в нашей истории. Норманнская теория происхождения древнерусского государства. Начало формирования Руси.

презентация , добавлен 18.01.2012


Первое упоминание о Ярославе Мудром в "Повести временных лет", год его рождения. Дорога к власти, междоусобная борьба с братьями. Принципы внутренней и внешней политики Ярослава. Рассвет Руси при его правлении. Династические связи. Пропажа останков.

«Повесть временных лет» - древнерусская летопись, созданная монахом Нестором в начале 12-го в.

Повесть представляет собой крупное сочинение, которое описывает события, происходящие на Руси начиная с прихода первых славян и заканчивая 12-м в. Сама летопись не является цельным повествованием, она включает в себя:

• исторические записки;
• погодичные статьи (начиная с 852 г.); одна статья рассказывает о событиях, произошедших за один год;
• исторические документы;
• поучения князей;
• жития святых;
• народные сказания.

История создания «Повести временных лет»

До появления «Повести временных лет» на Руси существовали другие сборники сочинений и исторические записки, составляли которые в основном монахи. Однако все эти записи носили локальный характер и не могли представить полную историю жизни Руси. Идея создания единой летописи принадлежит монаху Нестору, жившему и работавшему в Киево-Печерском монастыре на стыке 11-го и 12-го вв.

Среди ученых существуют некоторые расхождения по поводу истории написания повести. Согласно общепринятой теории, летопись была написана Нестором в Киеве. В основу первоначальной редакции легли ранние исторические записи, легенды, фольклорные рассказы, поучения и записи монахов. После написания Нестор и другие монахи несколько раз перерабатывали летопись, а позднее сам автор добавил в нее христианскую идеологию, и уже эта редакция считалась окончательной. Что касается даты создания летописи, то ученые называют две даты - 1037 и 1110 гг.

Летопись, составленная Нестором, считается первой русской летописью, а ее автор - первым летописцем. К сожалению, до наших дней не дошло древних редакций, самый ранний вариант, который существует сегодня, датируется 14-м в.

Жанр и идея «Повести временных лет»

Основной целью и идеей создания повести было желание изложить последовательно всю историю Руси с библейских времен, а затем постепенно дополнять летопись, кропотливо описывая все происходящие события.

Что касается жанра, то современные ученые полагают, что летопись нельзя назвать чисто историческим или чисто художественным жанром, так как в ней присутствуют элементы и того и другого. Поскольку «Повесть временных лет» несколько раз переписывалась и дополнялась, то ее жанр открытый, о чем говорят порой не согласующиеся друг с другом по стилю части.

«Повесть временных лет» отличалась тем, что события, рассказанные в ней, не истолковывались, а просто пересказывались максимально бесстрастно. Задача летописца - передать все то, что происходило, но не делать выводов. Однако стоит понимать, что летопись создавалась с точки зрения христианской идеологии, поэтому и носит соответствующий характер.

Помимо исторического значения, летопись также была юридическим документом, так как содержала некоторые своды законов и наставления великих князей (например, «Поучение Владимира Мономаха»).

Повесть можно условно разделить на три части:

• в самом начале рассказывается о библейских временах (русские считались потомками Иафета), о происхождении славян, о для княжения, о становлении , о Крещении Руси и становлении государства;
• основную часть составляют описания жизни князей ( , княгини Ольги , Ярослава Мудрого и др.), описания жизни святых, а также истории о завоеваниях и великих русских героях (Никита Кожемяка и др.);
• заключительная часть посвящена описанию многочисленных , войн и сражений. Кроме того, в ней содержатся княжеские некрологи.

Значение «Повести временных лет»

«Повесть временных лет» стала первым письменным документом, в котором была систематически изложена история Руси, становление ее как государства. Именно эта летопись в дальнейшем легла в основу всех исторических документов и сказаний, именно из нее черпали и черпают свои знания современные историки. Кроме того, летопись стала литературным и культурным памятником русской письменности.

Вот свидетельства прошедших годов о том, когда впервые упоминается и от чего происходит название «Русская земля» и кто раньше начинает княжить в Киеве, - об этом поведем рассказ.

О славянах

После потопа и смерти Ноя три его сына делят между собой Землю и договариваются не преступать во владения друг друга. Бросают жребий. Иафету достаются северные и западные страны. Но человечество на Земле еще едино и на поле около Вавилона больше 40 лет строит столп до небес. Однако Бог недоволен, он сильным ветром рушит недоконченный столп и рассеивает людей по Земле, разделяя их на 72 народа. От одного из них и происходят славяне, которые живут во владениях уже потомков Иафета. Потом славяне приходят на Дунай, а оттуда расходятся по землям. Славяне мирно оседают по Днепру и получают названия: одни - полян, потому что живут в поле, другие - деревлян, потому что сидят в лесах. Поляне сравнительно с другими племенами кротки и тихи, они стыдливы перед своими снохами, сестрами, матерями и свекровями, а, например, деревляне живут скотски: убивают друг друга, едят всякую нечистоту, не знают брака, но, набросившись, умыкают девиц.

О путешествии апостола Андрея

Святой апостол Андрей, учащий христианской вере народы по побережью Черного моря, приходит в Крым и узнает о Днепре, что недалеко его устье, и плывет вверх по Днепру. На ночлег он останав­ливается под пустынными холмами на берегу, а утром взирает на них и обращается к окружающим его ученикам: «Видите холмы сии?» И прорицает: «На этих холмах воссияет благодать Божья - возникнет великий город и будет воздвигнуто много церквей». И апостол, устраивая целую церемонию, восходит на холмы, благословляет их, ставит крест и молится Богу. На этом месте позднее, действительно, появится Киев.

Апостол Андрей возвращается в Рим и рассказывает римлянам, что в земле словен, где потом построят Новгород, ежедневно происходит нечто странное: стоят строения деревянные, а не каменные, но словены накаляют их огнем, не боясь пожара, стаскивают с себя одежду и предстают совсем голыми, не заботясь о приличиях, обливаются квасом, притом квасом из белены (одурманивающим), начинают полосовать себя гибкими ветками и до того себя добивают, что вылезают еле живы, а вдобавок окатывают себя ледяной водой - и вдруг оживают. Слыша это, римляне изумляются, зачем словены сами себя мучат. И Андрей, знающий, что так словены «хвощутся», разъясняет загадку недогадливым римлянам: «Это же омовенье, а не мученье».

О Кие

В земле полян обитают три брата, каждый со своим семейством сидит на своем приднепровском холме. Первого брата зовут Кий, второго - Щек, третьего - Хорив. Братья создают город, называют его Киев по имени старшего брата и живут в нем. А около города стоит лес, в котором поляне ловят зверей. Кий едет в Царьград, где византийскии царь оказывает ему великую честь. Из Царьграда Кий приходит к Дунаю, ему нравится одно место, где он строит маленький городок по прозванью Киевец. Но осесть там ему не дают местные жители. Кий возвращается в свой законный Киев, где достойно завершает свою жизнь. Щек и Хорив тоже тут умирают.

О хазарах

После смерти братьев натыкается на полян хазарский отряд и требует: «Платите нам дань». Поляне советуются и дают от каждой избы по мечу. Хазарские воины приносят это к своему князю и старейшинам и хвалятся: «Вот, собрали какую-то новую дань». Старейшины спрашивают: «Откуда?» Воины, очевидно, не зная, как зовут племя, давшее им дань, отвечают только: «Собрали в лесу, на холмах, над рекой Днепр». Старейшины спрашивают: «Что же это вам дали?» Воины, не зная и названия принесенных вещей, молча показывают мечи. Но опытные старейшины, догадавшись о значении загадочной дани, предсказывают князю: «Зловещая дань, о князь. Мы ее заполучили саблями, оружием, острым с одной стороны, а у этих данников - мечи, оружие обоюдоострое. Они-то и станут брать дань с нас». Это предсказание сбудется, русские князья завладеют хазарами.

О названии «Русская земля». 852−862 гг.

Вот где впервые начинает употребляться название «Русская земля»: тогдашняя византийская летопись упоминает о походе некоей руси на Царьград. Но земля еще разделена: варяги берут дань с северных племен, в том числе с новгородских словен, а хазары берут дань с южных племен, в том числе с полян.

Северные племена изгоняют варягов за Балтийское море, перестают давать им дань и пытаются управлять собой сами, но не имеют общего свода законов и оттого втягиваются в междоусобицы, ведут войну на самоуни­чтожение. Наконец они договариваются между собой: «Поищем себе единого князя, но вне нас, чтобы он управлял нами, а судил бы, исходя из права». Эстонская чудь, новгородские словены, славяне-кривичи и угро-финская весь посылают своих предста­вителей за море к другим варягам, племя которых зовется «русь». Это такое же обычное название, как и названия других народностей - «шведы», «норманны», «англичане». А предлагают руси перечисленные четыре племени следующее: «Наша земля велика пространством и богата хлебом, но в ней нет государ­ственного устроения. Идите к нам княжить и управлять». Берутся за дело три брата со своими семействами, забирают с собой всю русь и прибывают (на новое место): старший из братьев - Рюрик - садится княжить в Новгороде (у словен), второй брат - Синеус - в Белозерске (у веси), а третий брат - Трувор - в Изборске (у кривичей). Через два года Синеус и Трувор умирают, всю власть сосредо­точивает Рюрик, который раздает города в управление своим варягам-руси. От всех тех варягов-руси и возникает название (новому государству) - «Русская земля».

О судьбе Аскольда и Дира. 862−882 гг.

У Рюрика служат два боярина - Аскольд и Дир. Они вовсе не родственники Рюрику, поэтому они отпрашиваются у него (на службу) в Царьград вместе со своими семействами. Плывут они по Днепру и видят городок на холме: «Чей это городок?» Жители им отвечают: «Жили три брата - Кий, Щек, Хорив, - которые построили этот городок, да померли. А мы сидим здесь без правителя, платим дань родичам братьев - хазарам». Тут Аскольд и Дир решают остаться в Киеве, набирают много варягов и начинают править землей полян. А Рюрик княжит в Новгороде.

Аскольд и Дир идут войной на Византию, двести их кораблей осаждают Царьград. Стоит тихая погода, и море спокойно. Византийский царь с патриархом молятся об избавлении от безбожной руси и с пением обмакивают в море ризу святой Богородицы. И вдруг поднимаются буря, ветер, встают огромные волны. Русские корабли сметает, приносит к берегу и разбивает. Мало кому из руси удается спастись и вернуться домой.

Между тем умирает Рюрик. У Рюрика есть сын Игорь, но он еще совсем маленький. Поэтому перед смертью Рюрик передает княжение своему родственнику Олегу. Олег с большим войском, в которое входят варяги, чудь, словены, весь, кривичи, захватывает один за другим южные города. Он подходит к Киеву, узнает о том, что Аскольд и Дир незаконно княжат. И прячет своих воинов в ладьях, подплывает к пристани с Игорем на руках и посылает к Аскольду и Диру приглашение: «Я купец. Плывем в Византию, а подчиняемся Олегу и княжичу Игорю. Придите к нам, своим родственникам». (Аскольд и Дир обязаны посетить прибывшего Игоря, потому что по закону они продолжают подчиняться Рюрику и, следовательно, его сыну Игорю; да и Олег прельщает их, называя их своими младшими родственниками; кроме того, интересно посмотреть, какие товары везет купец.) Аскольд и Дир приходят к ладье. Тут из ладьи выскакивают спрятанные воины. Выносят Игоря. Начинается суд. Олег изобличает Аскольда и Дира: «Вы - не князья, даже не из княжеского рода, А я - княжеского рода. А вот сын Рюрика». И Аскольда и Дира убивают (как самозванцев).

О деятельности Олега. 882−912 гг.

Олег остается княжить в Киеве и провозглашает: «Киев будет матерью русским городам». Олег, действительно, строит новые города. Кроме того, он покоряет много племен, в том числе деревлян, и берет с них дань.

С невиданно большим войском - одних кораблей две тысячи - Олег идет на Византию и приходит к Царьграду. Греки закрывают цепями вход в залив, у которого расположен Царьград. Но хитроумный Олег велит своим воинам сделать колеса и на них поставить корабли. Дует попутный ветер на Царьград. Воины подымают паруса в поле и мчатся к городу. Греки видят, и устрашаются, и просят Олега: «Не губи город, дадим дань, какую хочешь». И в знак покорности греки выносят ему угощение - яства и вино. Однако Олег не принимает угощения: оказывается, в него подмешана отрава. Греки совсем испуганы: «Это не Олег, а неуязвимый святой, его на нас наслал сам Бог». И греки молят Олега заключить мир: «Дадим все, что хочешь». Олег устанавливает грекам дать дань всем воинам на двух тысячах его кораблей - по двенадцать гривен на человека, а на корабле по сорок воинов - и еще дань для крупных городов Руси. В ознаменование победы Олег вешает свой щит на воротах Царьграда и возвращается в Киев, везя золото, шелка, фрукты, вина и всяческие украшения.

Люди зовут Олега «вещим». Но вот на небе появляется зловещее знамение - звезда в виде копья. Олег, живущий теперь в мире со всеми странами, вспоминает своего любимого боевого коня. На этого коня он давно уже не садится. За пять лет до похода на Царьград Олег расспрашивал волхвов и кудесников: «От чего мне предстоит умереть?» И один из кудесников сказал ему: «Умереть тебе от коня, которого ты любишь и на котором ездишь» (то есть от всякого такого коня, притом не только живого, но и мертвого, и не только целого, но и от части его). Олег же лишь умом, а не сердцем понял сказанное: «Никогда больше не сяду на своего коня и даже видеть его не буду», - велел коня кормить, но к нему не водить. И вот теперь Олег вызывает старейшего из конюхов и спрашивает: «А где мой конь, которого я отослал кормить и охранять?» Конюх отвечает: «Умер>. Олег начинает насмехаться и оскорблять кудесников: «А ведь неверно предсказывают волхвы, все-то у них ложь, - конь умер, а я жив». И приезжает на место, где лежат кости и пустой череп любимого коня, спешивается и насмешливо произносит: «И от этого черепа мне грозила смерть?» И попирает ногою череп. И вдруг высовывается змея из черепа и уязвляет его в ногу. Ог этого Олег заболевает и умирает. Волхвованье сбывается.

О смерти Игоря. 913−945 гг.

После смерти Олега наконец начинает княжить неудачливый Игорь, который хотя уже и стал взрослым, но ходил в подчинении у Олега.

Как только умирает Олег, деревляне затворяются от Игоря. Игорь идет на деревлян и налагает на них дань больше Олеговой.

Затем Игорь идет походом на Царьград, имея десять тысяч кораблей. Однако греки со своих ладей через особые трубы принимаются метать горящий состав на русские ладьи. Русские от пламени пожаров прыгают в море, пытаясь уплыть. Спасшиеся возвращаются домой и повествуют о страшном чуде: «У греков есть что-то вроде молнии с небес, ее они пускают и сжигают нас».

Игорь долго собирает новое войско, не брезгуя даже печенегами, и снова идет на Византию, желая отомстить за свой позор. Его корабли прямо-таки покрывают море. Византийский царь посылает к Игорю знатнейших своих бояр: «Не ходи, но возьми дань, какую брал Олег. Еще и прибавлю к той дани». Игорь, доплыв еще всего лишь до Дуная, созывает дружину и начинает советоваться. Опасливая дружина заявляет: «А чего нам больше нужно - сражаться не будем, а золото, серебро и шелка получим. Кто его знает, кто одолеет - мы ли, они ли. Что, кто-то с морем договорится? Ведь не по земле проходим, а над глубиной морской, - общая смерть всем». Игорь идет на поводу у дружины, берет у греков золото и шелка на всех воинов, поворачивает назад и возвращается в Киев.

Но жадная дружина Игоря досаждает князю: «Слуги даже твоего воеводы разоделись, а мы, княжеская дружина, голые. Пойди-ка, князь, с нами за данью. И ты добудешь, и мы». И снова Игорь идет на поводу у дружины, отправляется за данью к деревлянам, притом произвольно увеличивает дань, а дружина творит и иное насилие деревлянам. С собранной данью Игорь направляется было к Киеву, но после некоторого размышления, желая большего, чем ему удалось собрать для себя, обращается к дружине: «Вы со своей данью возвращайтесь домой, а я вернусь к деревлянам, пособираю себе еще». И с малым остатком дружины поворачивает назад. Деревляне узнают об этом и совещаются с Малом, своим князем: «Раз повадился волк к овцам, то вырежет все стадо, если не убить его. Так и этот: если не убьем его, то всех нас погубит». И посылают к Игорю: «Это ты зачем идешь опять? Ведь взял всю дань». Но их-то как раз не слушается Игорь. Тогда, собравшись, деревляне выходят из города Искоростеня и легко убивают Игоря и его дружину - люди Мала с малым числом людей имеют дело. И погребают Игоря где-то под Искоростенем.

О мести Ольги. 945−946 гг.

Еще при жизни Олега Игорю привезли жену из Пскова, по имени Ольга. После убийства Игоря Ольга остается одна в Киеве с малышом своим Святославом. Деревляне строят планы: «Раз убили русского князя, то его жену Ольгу выдадим замуж за нашего князя Мала, а со Святославом поступим, как нам захочется». И посылают деревляне ладью с двадцатью своими знатными людьми к Ольге, и те приплывают к Киеву. Ольге сообщают о том, что неожиданно прибыли деревляне. Умная Ольга принимает деревлян в каменном тереме: «Добро пожаловать, гости». Деревляне невежливо отвечают: «Да уж, пожаловали, княгиня». Ольга продолжает церемонию приема послов: «Скажите, зачем пришли сюда?» Деревляне грубо выкладывают: «Послала нас независимая Деревлянская земля, постановив следующее. Мрка твоего мы убили, потому что твой муж, как голодный волк, все хапал и грабил. Наши же князья богаты, они сделали зажиточной Деревлянскую землю. Так что идти тебе за нашего князя Мала». Ольга отвечает: «Уж так нравится мне, как вы говорите. Мужа моего не воскресить. Потому особенные почести вам я воздам с утра в присутствии моих людей. Сейчас вы идите и для грядущего величания лягте в своей ладье. Утром я пришлю людей за вами, а вы скажите: «Не поедем на конях, не поедем на возах, не пойдем пешком, но понесите нас в ладье». И отпускает Ольга деревлян лечь в ладью (таким образом становящуюся для них похоронной ладьей), велит выкопать огромную и отвесную могильную яму на дворе перед теремом. Утром Ольга, сидя в тереме, посылает за этими гостями. Приходят к деревлянам киевляне: «Зовет вас Ольга, дабы оказать вам самую великую честь». Деревляне говорят: «Не поедем на конях, не поедем на возах, не пойдем пешком, но понесите нас в ладье». И киевляне несут их в ладье, деревляне гордо сидят, подбоче­нившиеся и нарядные. Приносят их к Ольге на двор и вместе с ладьею сбрасывают в яму. Ольга приникает к яме и осведомляется: «Достойная ли вам оказана честь?» Деревляне только теперь догадываются: «Наша смерть позорнее Игоревой смерти». И Ольга повелевает засыпать их живыми. И их засыпают.

Теперь же Ольга шлет требование к деревлянам: «Если вы меня просите соответ­ственно брачным правилам, то пришлите самых знатных людей, чтобы я с великой честью шла замуж за вашего князя. Иначе меня не пустят киевляне». Деревляне избирают самых знатных людей, которые правят Деревлянской землей, и посылают за Ольгой. Сваты являются, и Ольга по гостевому обычаю сначала посылает их в баньку (снова с мстительной двусмыс­ленностью), предлагая им: «Обмойтесь и явитесь передо мной». Нагревают баню, деревляне влезают в нее и, как только они начинают обмывать себя (как мертвецов), баню запирают. Ольга велит поджечь ее, прежде всего от дверей, и деревляне сгорают все (ведь мертвецов, по обычаю, сжигали).

Ольга извещает деревлян: «Уже отправляюсь к вам. Приготовьте много хмельных медов в городе, гды вы убили моего мужа (Ольга не хочет произносить название ненавистного ей города). Я должна сотворить плач над его могилой и тризну по своему мужу». Свозят деревляне много меда и варят. Ольга с малой дружиной, как положено невесте, налегке, приходит на могилу, совершает оплакивание своего мужа, велит своим людям насыпать высокую могильную насыпь и, в точности следуя обычаям, лишь после того как заканчивают насыпать, распоряжается творить тризну. Садятся деревляне пить. Ольга велит своим слугам ухаживать за деревлянами. Спрашивают деревляне: «А где наша дружина, которую посылали за тобой?» Ольга двусмысленно отвечает: «Идут сзади меня с дружиною моего мужа» (второй смысл: «Следуют без меня с дружиною моего мужа», то есть и те и другие убиты). Когда перепиваются деревляне, Ольга велит своим слугам пить за деревлян (поминать их как мертвых и тем завершить тризну). Ольга удаляется, повелев своей дружине сечь деревлян (игрище, завершающее тризну). Иссечены пять тысяч деревлян.

Ольга возвращается в Киев, собирает много воинов, идет на Деревлянскую землю и побеждает деревлян, выступивших против нее. Оставшиеся деревляне затворяются в Искоростене, и целое лето Ольга не может взять город. Тогда она начинает уговаривать защитников города: «До чего досидитесь? Все ваши города сдались мне, дают дань, возделывают свои земли и нивы. А вы умрете от голода, не давая дани». Деревляне признаются: «Рады бы давать только дань, но ведь ты будешь еще мстить за своего мужа». Ольга коварно заверяет: «Я уже отомстила за позор своего мужа и уже не буду мстить. Дань с вас я возьму помалу (дань возьму по князю Малу, то есть лишу независимости). Сейчас у вас нет ни меду, ни меха, оттого прошу у вас мало (не дам вам выйти из города за медом и мехами, но прошу у вас князя Мала). Дайте мне от каждого двора по три голубя да по три воробья, я не возложу на вас тяжкую дань, как мой муж, потому прошу у вас мало (князя Мала). Вы изнемогли в осаде, отчего и прошу у вас мало (князя Мала). Замирюсь с вами и пойду» (то ли назад в Киев, то ли снова на деревлян). Деревляне радуются, собирают от двора по три голубя и по три воробья и посылают к Ольге. Ольга успокаивает деревлян, прибывших к ней с подарком: «Вот вы уже и покорились мне. Идите-ка в город. Утром я отступлю от города (Искоростеня) и пойду в город (то ли в Киев, то ли в Искоростень)». Деревляне радостно возвращаются в город, сообщают людям слова Ольги, как они их поняли, и те радуются. Ольга же раздает каждому из воинов по голубю или по воробью, велит к каждому голубю или воробью привязывать трут, обертывать его маленьким платком и заматывать ниткой. Когда начинает смеркаться, расчетливая Ольга велит воинам пустить голубей и воробьев с подожженными трутами. Голуби и воробьи летят в свои городские гнезда, голуби - в голубятни, воробьи - под стрехи. Оттого загораются голубятни, клети, сараи, сеновалы. Нет двора, где не горит. А погасить пожар невозможно, так как горят все деревянные дворы сразу. Деревляне выбегают из города, а Ольга приказывает своим воинам хватать их. Берет город и полностью сжигает его, старейшин захватывает, прочих же людей часть убивает, часть отдает в рабство своим воинам, на оставшихся деревлян возлагает тяжкую дань и идет по всей Деревлянской земле, устанавливая повинности и налоги.

О крещении Ольги. 955−969 гг.

Ольга прибывает в Царьград. Приходит к византийскому царю. Царь беседует с ней, удивляется ее разуму и намекает: «Подобает тебе царствовать в Царьграде с нами». Она сразу понимает намек и говорит: «Я язычница. Если вознамеришься меня крестить, то крести меня ты сам. Если нет, то не крещуся». И царь с патриархом ее крестят. Патриарх поучает ее о вере, а Ольга, склонив голову, стоит, внимая учению, как губка морская, водой напояемая. Нарекается ей в крещении имя Елена, патриарх благословляет ее и отпускает. После крещения зовет ее царь и уже прямо объявляет: «Беру тебя в жены». Ольга возражает: «Как это ты возьмешь меня в жены, раз крестил меня сам и нарек духовной дочерью? У христиан такое незаконно, и ты сам это знаешь». Самоуверенный царь раздосадован: «Переклюкала ты меня, Ольга!» Дает ей множество подарков и отпускает домой. Только Ольга возвращается в Киев, как царь присылает к ней послов: «Много чего я тебе подарил. Ты обещала, вернувшись в Русь, послать мне много даров». Ольга резко отвечает: «Подожди у меня приема столько, сколько я ждала у тебя, - тогда тебе дам». И с этими словами заворачивает послов.

Ольга любит своего сына Святослава, молится за него и за людей все ночи и дни, кормит сына, пока он не вырастает и возмужает, затем сидит со своими внуками в Киеве. Потом разбаливается и через три дня умирает, завещав не творить по ней тризны. У нее есть священник, который ее и хоронит.

О войнах Святослава. 964−972 гг.

Возмужавший Святослав собирает много храбрых воинов и, кочуя стремительно, как гепард, ведет много войн. В походе он воза за собою не возит, котла у него нет, мяса не варит, но тонко нарежет конину, или зверину, или говядину, на углях испечет и ест; и шатра не имеет, но войлок постелит, а седло - в головах. И воины его такие же степняки. Странам он рассылает угрозы: «Пойду на вас».

Святослав идет на Дунай, на болгар, побеждает болгар, берет восемьдесят городов по Дунаю и садится княжить тут в Переяславце. Печенеги же впервые нападают на Русскую землю и осаждают Киев. Киевляне посылают к Святославу: «Ты, князь, чужую землю ищешь и защищаешь, а свою бросил, нас же чуть не захватили печенеги. Если ты не вернешься и не оборонишь нас, если тебе не жаль отчины своей, то печенеги нас захватят». Святослав с дружиной быстро садится на коней, скачет в Киев, собирает воинов и прогоняет печенегов в поле. Но Святослав заявляет: «Не хочу оставаться в Киеве, буду жить в Переяславце на Дунае, ибо это центр моей земли, ибо сюда свозятся все блага: из Византии - золото, шелка, вина, разнообразные фрукты: из Чехии - серебро; из Венгрии - скакуны; из Руси - меха, воск, мед и рабы».

Святослав уезжает в Переяславец, но болгары затворяются в городе от Святослава, затем выходят с ним на битву, начинается большая сеча, и почти одолевают болгары, но к вечеру все-таки побеждает Святослав и врывается в город. Тут же Святослав грубо угрожает грекам: «Пойду на вас и завоюю ваш Царьград, как этот Переяславец». Греки лукаво предлагают: «Так как мы не в силах противостоять тебе, то возьми с нас дань, но только сообщи, сколько у тебя войска, чтобы мы, исходя из общего числа, смогли дать на каждого воина». Святослав называет число: «Нас двадцать тысяч» - и прибавляет десять тысяч, потому что руси только десять тысяч. Греки же выставляют против Святослава сто тысяч, а дани не дают. Видит русь огромное множество греков и боится. Но Святослав произносит мужественную речь: «Уже нам некуда деться. Противостоять нам врагу и по своей воле, и поневоле. Не посрамим земли Русской, но ляжем тут костями, ибо мертвыми не опозоримся, а если побежим, то опозоримся. Не убежим, но станем крепко. Я пойду впереди вас». Происходит великая сеча, и побеждает Святослав, и бегут греки, а Святослав приближается к Царьграду, воюя и разрушая города.

Византийский царь созывает своих бояр во дворец: «Что делать?» Бояре советуют: «Пошли к нему дары, раскусим его, падок ли он на золото или на шелка». Царь посылает к Святославу золото и шелка с неким умудренным придворным: «Следи за тем, как он выглядит, каковы выражение его лица и ход его мыслей». Докладывают Святославу, что пришли греки с дарами. Он распоряжается: «Введите». Греки кладут перед ним золото и шелка. Святослав глядит в сторону и говорит своим слугам: «уберите». Греки возвращаются к царю и боярам и рассказывают о Святославе: «Дали ему дары, а он даже не взглянул на них и велел убрать». Тогда предлагает царю один из посланных: «Проверь его еще - пошли ему оружие». И приносят Святославу меч и другое оружие. Святослав принимает его и хвалит царя, передает ему свою любовь и целование. Греки снова возвращаются к царю и рассказывают обо всем. И убеждают царя бояре: «Насколько же лют этот воин, раз ценностями пренебрегает, а оружие ценит. Давай ему дань». И дают Святославу дань и множество даров.

С великой славой Святослав приходит в Переяславец, но видит, как мало у него осталось дружины, так как многие погибли в боях, и решает: «Пойду в Русь, приведу больше войска. Проведает царь, что нас мало, и осадит нас в Переяславце. А Русская земля далеко. А печенеги с нами воюют. А кто нам поможет?» Святослав отправляется в ладьях к днепровским порогам. А болгары из Переяславца посылают весть к печенегам: «Мимо вас проплывет Святослав. Идет в Русь. У него много богатств, взятых у греков, и пленных без числа, но мало дружины». Печенеги заступают пороги. Святослав останав­ливается зимовать у порогов. У него кончается еда, и в лагере начинается такой сильный голод, что далее конская голова стоит по половине гривны. Весной Святослав все-таки плывет через пороги, но нападает на него печенежский князь Куря. Святослава убивают, берут его голову, в черепе выскабливают чашу, оковывают череп снаружи и пьют из него.

О крещении Руси. 980−988 гг.

Владимир был сыном Святослава и всего лишь Ольгиной ключницы. Однако после гибели его более знатных братьев Владимир начинает княжить в Киеве один. На холме около княжеского дворца он ставит языческие идолы: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, Хорса, Дажьбога, Стрибога, Симарьгла и Мокошь. Им приносят жертвы, приводя своих сыновей и дочерей. Сам Владимир охвачен похотью: помимо четырех жен у него триста наложниц в Вышгороде, триста - в Белгороде, двести - в сельце Берестове. Он ненасытен в блуде: приводит к себе и замужних женщин, растлевает девиц.

Приходят к Владимиру волжские булгары-магометане и предлагают: «Ты, о князь, мудр и разумен, но неведомо тебе цельное вероучение. Прими нашу веру и почитай Магомета». Владимир спрашивает: «А каковы обычаи вашей веры?» Магометане отвечают: «Веруем в одного бога. Магомет же нас учит тайные члены обрезать, свинину не есть, вино не пить. Блуд же творить можно по-всякому. После смерти каждому магометанину Магомет даст по семидесяти красавиц, самой красивой из них дабавит красоту остальных - вот такой будет жена у каждого. А кто на этом свете убог, тот и там таков». Владимиру сладко слушать магометан, потому что он и сам любит женщин и многий блуд. Но вот что ему не нравится - обрезанье членов и неяденье свиного маяса. А насчет запрета на винное питье Владимир высказывается так: «Веселье Руси - пить, не можем без того жить». Потом приходят из Рима посланники папы римского: «Поклоняемся одному Богу, который сотворил небо, землю, звезды, месяц и все живое, а ваши боги - просто деревяшки». Владимир спрашивает: «А у вас какие запреты?» Они отвечают: «Кто что ест или пьет - все во славу Божию». Но Владимир отказывает: «Пошли вон, ибо наши отцы такого не признавали». Приходят хазары иудейской веры: «Веруем в единого бога Авраамова, Исаакова, Иаковлева». Владимир интересуется: «Где ж это ваша главная земля?» Они отвечают: «В Иерусалиме». Владимир ехидно переспрашивает: «Там ли?» Иудеи оправдываются: «Разгневался бог на наших отцов и рассеял нас по разным странам». Владимир возмущается: «Что же вы других учите, а сами отвергнуты богом и рассеяны? Может быть, и нам предлагаете такую судьбу?»

После этого греки присылают некоего философа, который долго пересказывает Владимиру Ветхий и Новый завет, показывает Владимиру занавес, на котором нарисован Страшный суд, справа праведники радостно восходят в рай, слева грешники бредут к адским мукам. Жизнелюбивый Владимир вздыхает: «Хорошо тем, кто справа; горько тем, кто слева». Философ призывает: «Тогда крестись». Однако Владимир откладывает: «Подожду еще немного». С почетом спроваживает философа и созывает своих бояр: «Что умного скажете?» Бояре советуют: «Пошли послов разузнать, кто как внешне служит своему богу». Владимир посылает десятерых достойных и умных: «Идите сначала к поволжским болгарам, потом посмотрите у немцев, а оттуда идите к грекам». После путешествия возвращаются посланные, и снова созывает Владимир бояр: «Послушаем, что расскажут». Посланные отчитываются: «Мы видели, что болгары в мечети стоят без пояса; поклонятся и сядут; глядят то туда, то сюда, как бешеные; нет радостного в их службе, только печаль и сильный смрад; так что нехороша их вера Потом видели немцев, совершающих в храмах множество служб, но красоты в этих службах не увидели никакой. А вот когда греки привели нас туда, где они служат своему Богу, то мы растерялись - на небе мы или на земле, ибо нигде на земле нет зрелища такой красоты, которую мы не можем и описать. Служба у греков - лучшая из всех». Бояре добавляют: «Будь плохой греческая вера, то ее бы не приняла твоя бабушка Ольга, а она была мудрее всех наших людей». Владимир нерешительно спрашивает: «А где крещенье примем?» Бояре отвечают: «Да где хочешь».

И проходит год, но Владимир все еще не крестится, а неожиданно идет на греческий город Корсунь (в Крыму), осаждает его и, воззрев на небо, обещает: «Если возьму, то крещусь». Владимир берет город, однако опять не крестится, но в поисках дальнейших выгод требует у византийских царей-соправителей: «Ваш славный Корсунь взял. Слышал, что есть у вас сестра девица. Если не отдадите ее замуж за меня, то сотворю Царьграду то же, что Корсуню». Цари отвечают: «Не положено христианок выдавать замуж за язычников. Крестись, тогда пошлем сестру». Владимир настаивает: «Сначала пришлите сестру, а пришедшие с нею крестят меня». Цари присылают в Корсунь сестру, сановников и священников. Корсуняне встречают греческую царицу и препровождают ее в палату. В это время у Владимира заболевают глаза, он ничего не видит, очень переживает, но не знает, что делать. Тогда царица понуждает Владимира: «Если хочешь избавиться от этой болезни, то немедленно крестись. Если нет, то не отделаешься от болезни». Владимир восклицает: «Ну, если это будет правдой, то христианскому Богу поистине быть самым великим». И велит себя крестить. Корсунский епископ с царицыными попами крестят его в церкви, которая стоит посреди Корсуня, где рынок. Как только епископ возлагает руку на Владимира, тот сразу прозревает и ведет царицу на брак. Многие из дружины Владимира тоже крестятся.

Владимир с царицей и корсунскими попами въезжает в Киев, тут же велит ниспровергнуть идолов, одних изрубить, других спалить, Перуна же велит привязать коню к хвосту и волочить к реке, а двенадцать мужчин заставляет дубасить его палками. Сбрасывают Перуна в Днепр, и Владимир приказывает специально приставленным людям: «Если где пристанет, отпихивайте его палками, пока не пронесет его через пороги». И приказанное исполняют. А язычники оплакивают Перуна.

Затем Владимир рассылает по всему Киеву объявляющих от его имени: «Богатого или бедного, даже нищего или невольника, - того, кто с утра не окажется на реке, буду считать своим врагом». Люди идут и рассуждают: «Если бы это не на пользу было, то не приняли бы крещения князь и бояре». Утром Владимир с царицыными и с корсунскими попами выходит на Днепр. Народу собирается бесчисленно много. Часть вступает в воду и стоит: одни - до шеи, другие - по грудь, дети - у самого берега, младенцев - держат на руках. Непоместившиеся бродят в ожидании (или: крещеные же стоят на броду). Попы на берегу молитвы творят. После крещения люди расходятся по своим домам.

Владимир велит по городам строить церкви на тех местах, где раньше стояли идолы, и на крещение приводить людей по всем городам и селам, начинает собирать детей у своей знати и отдавать в ученье книгам. Матери же таких детей плачут о них, словно о мертвых.

О борьбе с печенегами. 992−997 гг.

Приходят печенеги, и Владимир выходит против них. По обеим сторонам реки Трубеж, у брода, останав­ливаются войска, но каждое войско не решается перейти на противо­положную сторону. Тогда печенежский князь подъезжает к реке, зовет Владимира и предлагает: «Давай выставим ты своего борца, а я своего. Если твой борец ударит моим о землю, то не воюем три года; если же мой борец ударит твоим, то воюем три года». И разъезжаются. Владимир посылает глашатаев по своему лагерю: «Нет ли такого, кто поборолся бы с печенегом?» И не находится желающего нигде. А утром приезжают печенеги и приводят своего борца, а у наших нету. И начинает горевать Владимир, продолжая все-таки обращения ко всем своим воинам. Наконец приходит к князю один старый воин: «Я вышел на войну с четырьмя сыновьями, а младший сын дома остался. С детства нет никого, кто поборол бы его. Как-то я на него ворчал, когда он мял кожи, а он разозлился на меня и с досады порвал сыромятную подошву руками». К обрадованному князю приводят этого сына, и князь объясняет ему все. Но тот не уверен: «Не знаю, смогу ли бороться с печенегом. Пусть меня испытают. Нет ли быка, большого и сильного?» Находят большого и сильного быка. Этот младший сын велит быка разъярить. Прикладывают раскаленное железо к быку и пускают. Когда мчится бык мимо этого сына, тот ухватывает быка рукою за бок и отрывает кожу с мясом, сколько ему рукой обхватилось. Владимир разрешает: «Можешь бороться с печенегом». И ночью велит воинам приготовиться, чтобы сразу броситься на печенегов после поединка. Утром приходят печенеги, зовут: «Что, все нет борца? А наш готов». Сходятся оба войска Печенеги выпускают своего борца. Он громаден и страшен. Выходит и борец от Владимира Печенег видит его и смеется, потому что тот внешне обыкновенный. Размечают площадку между обоими войсками, пускают борцов. Те начинают схватку, крепко обхватывают друг друга, но наш руками душит печенега до смерти и бросает его на землю. Наши испускают клич, а печенеги бегут. Русские гонятся за ними, секут и прогоняют. Владимир радуется, закладывает город у того брода и нарекает его Переяславцем, потому что перехватил славу наш юноша у печенежского богатыря. Владимир большими людьми делает и этого юношу, и его отца, а сам с победой и великой славой возвращается в Киев.

Через три года печенеги приходят под Киев, Владимир с небольшой дружиной выходит против них, но не выдерживает схватки, бежит, прячется под мост и едва спасается от врагов. Спасение происходит в день Преображения Господня, и тогда Владимир обещает поставить церковь во имя святого Преображения. Избавившись от печенегов, Владимир ставит церковь и устраивает грандиозный праздник под Киевом: велит сварить триста котлов меду; созывает своих бояр, а также посадников и старейшин из всех городов и еще множество людей; раздает триста гривен убогим. Отпраздновав восемь дней, Владимир возвращается в Киев и снова устраивает большой праздник, созывая бесчисленное множество народа. И так делает каждый год. Разрешает всякому нищему и убогому приходить на княжеский двор и получать все, что нужно: питье, и пищу, и деньги из казны. Велит также подготовить повозки; нагрузить на них хлеб, мясо, рыбу, разные фрукты, бочки с медом, бочки с квасом; возить по Киеву и выкликать: «Где больные и немощные, не могущие ходить и добраться до княжеского двора?» Тем велит раздавать все потребное.

А с печенегами идет беспрестанная война. Они приходят и долго осаждают Белгород. Владимир не может прислать помощь, потому что у него нет воинов, а печенегов огромное множество. В городе сильный голод. Горожане решают на вече: «Ведь помрем от голода. Лучше сдадимся печенегам - кого-то они убьют, а кого-то и оставят жить». Один старше, не присутствовавший на вече, спрашивает: «Зачем собиралось вече?» Ему сообщают, что люди утром сдадутся печенегам. Тогда старик просит городских старейшин: «Послушайте меня, не сдавайтесь еще три дня, а сделайте то, что велю». Они обещают. Старик говорит: «Наскребите хоть по горсти овса, или пшеницы, или отрубей». Они находят. Старик велит женщинам сделать болтушку, на которой варят кисель, затем велит выкопать колодец, вставить в него чан, а чан наполнить болтушкой. Потом старик велит выкопать второй колодец и туда тоже вставить чан. И посылает искать мед. Отыскивают лукошко меду, которое было припрятано в княжеском погребе. Старик велит наготовить медового отвара и им наполнить чан во втором колодце. Утром он велит послать за печенегами. Посланные горожане приходят к печенегам: «Возьмите к себе заложников у нас, а вы - около десяти человек - войдите в наш город да посмотрите, что там делается». Печенеги торжествуют, думая, что горожане сдадутся, берут у них заложников, а сами посылают своих знатных людей в город. И говорят им горожане, наученные умным стариком: «Чего себя губите? Разве сможете нас перестоять? Стойте хоть десять лет - что можете нам сделать? У нас корм из земли. Если не верите, то посмотрите своими глазами». Горожане приводят печенегов к первому колодцу, зачерпывают ведром болтушку, разливают ее по горшкам и варят кисель. После того, взяв кисель, подходят с печенегами ко второму колодцу, зачерпывают медовый взвар, добавляют в кисель и начинают есть - первыми сами (не отрава!), за ними и печенеги. Удивляются печенеги: «Не поверят такому наши князья, если не попробуют сами». Горожане наполняют им целую корчагу кисельной болтушкой и медовым взваром из колодцев. Часть печенегов с корчагой возвращается к своим князьям: те, сварив, едят и тоже дивятся; потом обмениваются заложниками, снимают осаду города и отправляются восвояси.

О расправах с волхвами. 1071 г.

Приходит в Киев волхв и при народе предсказывает, будто через четыре года Днепру потечь вспять, а странам поменяться местами: Греческой земле стать на место Русской, а Русской земле - на место Греческой, да и прочим землям разменяться. Невежды верят волхву, а настоящие христиане насмехаются над ним: «Бес тобою забавляется тебе на погибель». Так с ним и случается: за ночь пропадает без вести.

Но появляются два волхва в Ростовской области в пору неурожая и объявляют: «Мы знаем, кто хлеб скрывает». И идя по Волге, в какую волость ни придут, тут же обвиняют знатных женщин, якобы та хлеб скрывает, та - мед, та - рыбу, а та - меха Голодные люди приводят к волхвам своих сестер, матерей и жен, а волхвы женское плечо вроде бы прорежут и (якобы изнутри) вынимают либо хлеб, либо рыбу. Многих женщин волхвы и убивают, а имущество их забирают себе.

Приходят эти волхвы на Белоозеро, а с ними уже триста человек. В это время с белозерцев собирает дань Ян Вышатич, воевода киевского князя. Ян выясняет, что эти волхвы - всего лишь смерды киевского князя, и Посылает приказ к людям, сопровождающим волхвов: «Выдайте их мне». Но люди не слушаются его. Тогда к ним идет сам Ян с двенадцатью дружинниками. Люди же, став около леса, готовы напасть на Яна, который приближается к ним только с топориком в руке. Из тех людей выступают три человека, подходят к Яну и стращают его: «Идешь на смерть, не ходи». Ян приказывает их убить и подходит к остальным. Те кидаются на Яна, передний из них промахивается топором, а Ян, перехватив, бьет его тыльной стороной этого же топора и велит дружинникам рубить прочих. Люди убегают в лес, убив при этом Янова попа. Ян входит в Белозерск и грозит жителям: «Если не схватите волхвов, то не уйду от вас и год». Белозерцы идут, захватывают волхвов и приводят к Яну.

Ян допрашивает волхвов: «Зачем вы погубили столько людей?» Волхвы отвечают: «Те хлеб скрывают. Когда истребим таких, будет урожай. Если желаешь, мы прямо перед тобой вынем из человека зерно, или рыбу, либо что-нибудь иное». Ян обличает: «Это полный обман. Бог сотворил человека из земли, человек пронизан костями и кровеносными жилами, больше ничего в нем нет». Волхвы возражают: «Именно мы знаем, как сотворен человек». Ян говорит: «Ну и как, по-вашему?» Волхвы разглагольствуют: «Бог мылся в бане, вспотел, вытерся тряпкой и бросил ее с небес на землю. Заспорил сатана с Богом, кому из Тряпки сотворить человека. И дьявол сотворил человека, а Бог в него вложил душу. Оттого, когда умрет человек, тело уходит в землю, а душа - к Богу». Восклицает Ян: «В какого же это бога вы веруете?» Волхвы называют: «В антихриста». Ян спрашивает: «А где он находится?» Волхвы отвечают: «Сидит в бездне». Ян выносит приговор: «Какой же этот бог, раз он сидит в бездне? Это бес, бывший ангел, низвергнутый с небес за свое высокомерие и ждущий в бездне, когда сойдет Бог с небес и заключит его в оковы вместе со слугами, которые веруют в этого антихриста. И вам тоже предстоит принять муку от меня здесь, а после смерти - там». Волхвы бахвалятся: «Боги нас извещают, что ты ничего нам сделать не сможешь, ибо нам отвечать только перед самим князем». Ян говорит: «Лгут вам боги». И велит избить их, выдрать им бороды щипцами, вставить им в рот кляп, привязать их к бортам ладьи и пустить эту ладью перед собой по реке. Через некоторое время Ян спрашивает волхвов:

«Что теперь вам молвят боги?» Волхвы отвечают: «Боги нам молвят, что не быть нам живым от тебя». Ян подтверждает: «Это вам правильно молвят». Но волхвы сулят Яну: «Если нас отпустишь, то много тебе добра будет. А если нас погубишь, то много горя получишь и зло». Ян отвергает: «Если вас отпущу, то зло мне будет от Бога А если вас погублю, то награда мне будет». И обращается к местным провожатым: «У кого из вас родные убиты этими волхвами? И окружающие признаются - один: «У меня - мать», другой: «Сестра», третий: «Дети». Ян призывает: «Мстите за своих». Пострадавшие хватают волхвов, убивают их и вешают на дубе. На следующую ночь медведь залезает на дуб, грызет их и съедает. Так волхвы и погибли - другим провидели, а своей гибели не предвидели.

Еще один волхв начинает возбуждать людей уже в Новгороде, он прельщает почти весь город, выступает словно некий бог, утверждая, что предвидит все, и хулит христианскую веру. Он обещает: «Перейду реку Волхов, как по суше, перед всеми». Все ему верят, в городе начинается смута, хотят убить епископа. Епископ облекается в ризу, берет крест, выходит и говорит: «Кто верит волхву, пусть идет за ним. Кто верует (в Бога), пусть идет за крестом». Люди разделяются надвое: новгородский князь и его дружина собираются у епископа, а остальные люди идут к волхву. Между ними происходят стычки. Князь прячет топор под плащ, приходит к волхву: «Знаешь ли ты, что будет утром и до вечера?» Волхв хвалится: «Провижу все». Князь спрашивает: «А знаешь ли ты, что будет сейчас?» Волхв важничает: «Великие чудеса буду творить». Князь выхватывает топор, разрубает волхва, и тот падает мертвым. А люди расходятся.

Об ослеплении теребовльского князя Василька Ростиславича. 1097 г.

В город Любеч собираются на совет для соблюдения мира между собой следующие князья: внуки Ярослава Мудрого от разных его сыновей Святополк Изяславич, Владимир Всеволодович (Мономах), Давыд Игоревич, Давыд Святославич, Олег Святославич и правнук Ярослава, сын Ростислава Владимировича Василько Ростиславич. Князья уговаривают друг друга: «Зачем мы губим Русскую землю, ссорясь между собой? А половцы стремятся разрознить нашу землю и радуются, когда между нами войны. Отныне объединимся единодушно и сохраним Русскую землю. Пусть каждый владеет только своей отчиной». И на том целуют крест: «Отныне, если кто из нас против кого пойдет, то против того будем мы все, и крест честной, и вся Русская земля». И расцело­вавшись, расходятся по отчинам.

Святополк с Давыдом Игоревичем возвращаются в Киев. Давыда кто-то настраивает: «Владимир сговорился с Васильком против Святополка и тебя». Давыд верит лживым словам и наговаривает Святополку на Василька: «Он сговорился со Владимиром и покушается на меня и на тебя. Береги свою голову». Святополк в смятении верит Давыду. Давыд предлагает: «Если не схватим Василька, то не будет княженья ни тебе в Киеве, ни мне во Владимире-Волынском». И Святополк его слушает. А Василько и Владимир об этом ничего не знают.

Приходит Василько на поклонение в Выдубицкий монастырь под Киевом. Присылает к нему Святополк: «Подожди до моих именин» (через четыре дня). Василько отказывается: «Не могу ждать, - как бы дома (в Теребовле, западнее Киева) не было войны». Давыд говорит Святополку: «Видишь, он не считается с тобой, даже когда находится в твоей отчине. А когда уйдет в свои владения, то сам увидишь, как позанимает твои города, и вспомнишь о моем предупреждении. Позови его сейчас, схвати и отдай мне». Святополк посылает к Васильку: «Раз не станешь ждать моих именин, то приходи прямо сейчас - посидим вместе с Давыдом».

Василько едет к Святополку, по дороге встречает его дружинник и отговаривает: «Не ходи, князь, - схватят тебя». Но Василько не верит: «Как это меня схватят? Только что целовали крест». И приезжает с малой дружиной на княжий двор. Встречает его

Святополк, заходят они в избу, приходит и Давыд, но сидит как немой. Святополк приглашает: «Давай позавтракаем». Василько соглашается. Святополк говорит: «Вы здесь посидите, а я пойду распоряжусь». И выходит. Василько пытается беседовать с Давидом, но тот не разговаривает и не слушает от ужаса и лживости. Посидев немного, Давыд встает: «Пойду за Святополком, а ты посиди». И выходит. Как только выходит Давыд, Василько запирают, потом заковывают его в двойные оковы и ставят стражу на ночь.

На другой день Давыд предлагает Святополку ослепить Василька: «Если ты этого не сделаешь и отпустишь его, то не княжить ни тебе, ни мне». В ту же ночь Василька в оковах на телеге перевозят в городок за десять верст от Киева и вводят в какую-то избушку. Василько сидит в ней и видит, что овчарь Святополка затачивает нож, и догадывается, что собираются его ослепить. Тут входят конюхи, посланные Святополком и Давидом, расстилают ковер и на него стараются повалить Василька, который отчаянно борется. Но набрасываются еще и другие, валят Василька, связывают его, хватают доску с печи, кладут ему на грудь и садятся с обоих концов доски, но так и не могут ее удержать. Тогда прибавляются еще двое, снимают вторую доску с печи и давят Василька так свирепо, что грудь у него трещит. Держа нож, подступает к Васильку Святополков овчарь и хочет вонзить в око, но промахивается и прорезает ему лицо, однако снова вонзает нож уже в око и вырезает зеницу (радужную со зрачком), потом - вторую зеницу. Василько лежит, как мертвый. И, как мертвеца, его с ковром берут, взваливают на телегу и везут во Владимир-Волынский.

По дороге останав­ливаются на обед у рынка в Звиждене (городок западнее Киева). Стаскивают с Василька окровавленную рубаху и отдают постирать попадье. Та, постирав, надевает на него и начинает оплакивать Василька, будто мертвого. Василько, очнувшись, слышит плач и спрашивает: «Где я?» Ему отвечают: «В Звиждене». Он просит воды и, попив, опоминается, щупает рубашку и говорит: «Зачем ее с меня снимали? Пусть бы в этой окровавленной рубахе я смерть принял и предстал перед Богом».

Затем Василька торопливо по мерзлой дороге привозят во Владимир-Волынский, и Давыд Игоревич с ним, как будто с каким-то уловом. Владимир Всеволодович же в Переяславце узнает о том, что Василько схвачен и ослеплен, и ужасается: «Такого зла еще не бывало в Русской земле ни при дедах, ни при отцах наших». И немедленно посылает к Давыду Святославичу и Олегу Святославичу: «Соберемся и исправим это зло, которое сотворено в Русской земле, притом между нами, братьями. Ведь теперь брат брата начнет закалывать, и погибнет Русская земля - ее возьмут враги наши, половцы». Собираются и посылают к Святополку: «Зачем ослепил своего брата?» Святополк оправдывается: «Не я его ослепил, а Давыд Игоревич». Но князья возражают Святополку: «Василько не в Давыдовом городе (Владимире-Волынском) схвачен и ослеплен, а в твоем городе (Киеве) схвачен и ослеплен. Но раз это наделал Давыд Игоревич, схвати его либо прогони». Святополк соглашается, князья целуют крест друг перед другом и заключают мир. Потом князья выгоняют Давыда Игоревича из Владимира-Волынского, дают ему Дорогобуж (между Владимиром и Киевом), где тот и умирает, а Василько снова княжит в Теребовле.

О победе над половцами. 1103 г.

Святополк Изяславич и Владимир Всеволодович (Мономах) со своими дружинами совещаются в едином шатре о походе против половцев. Дружина Святополка отговаривается: «Сейчас весна - повредим пашню, разорим смердов». Владимир стыдит их: «Вам лошадь жаль, а самого смерда не жаль ли? Ведь начнет пахать смерд, но придет половец, убьет смерда стрелою, лошадь его заберет, поедет в его село и захватит его жену, детей и все его имущество». Святополк говорит: «Я уже готов». Посылают к другим князьям: «Пойдем же на половцев - либо жить, либо умереть». Собравшиеся войска доходят до днепровских порогов и от острова Хортицы четыре дня скачут полем.

Узнав, что идет русь, сходится на совет бесчисленное множество половцев. Князь Урусоба предлагает: «Попросим мира». Но молодые говорят Урусобе: «Если ты боишься руси, то мы не боимся. Разгромим их». И половецкие полки, как необозримая хвойная чащоба, надвигаются на русь, а русь выступает против них. Тут от вида русских воинов великий ужас, страх и трепет нападает на половцев, они словно в дремоте, и их кони вялы. Наши же, конные и пешие, бодро наступают на половцев. Половцы бегут, а русские их секут. В битве убивают двадцать половецких князей, в том числе Урусобу, а Белдюзя берут в плен.

Сидят русские князья, победившие половцев, приводят Белдюзя, и он предлагает за себя золото, и серебро, и коней, и скот. Но Владимир говорит Белдюзю: «Сколько раз вы клялись (не воевать) и все-таки нападали на Русскую землю. Почему ты не наказывал своим сыновьям и своему роду не преступать клятву и вы проливали христианскую кровь? Теперь пусть будет в твоей крови твоя голова». И велит убить Белдюзя, которого и рассекают на части. Князья берут скот, овец, коней, верблюдов, юрты с имуществом и рабами и возвращаются на Русь с огромным количеством пленников, со славой и великой победой.

Пересказал А. С. Демин .

Слово о Законе и Благодати

Кириллин В. М.

Памятники древнерусского церковного красноречия по их жанровой природе можно разделить на два разряда. Первый из них, - то, что называется обычно пастырской проповедью, - относят к дидактическому красноречию. Подобное ораторское творчество представлено поучениями, написанными в XI в. новгородским епископом Лукой Жидятой и игуменом Киево-Печерского монастыря Феодосием.

Совсем иное дело эпидиктическое, или торжественное красноречие. Для составления речей торжественного типа требовалось сравнительно высокая образованность, литературная культура и мастерство. Как правило, идейная целеустановка таких речей, в отличие от узкопрактических задач обычной пастырской проповеди, была связана со сферой "больших" проблем религиозной, церковной и общественной жизни. В художественном же отношении торжественные речи принадлежали к области высокого искусства. Именно поэтому для них характерна определенная сложность образно-идеологического содержания и обобщения, отточенность композиционно-стилистической формы и поливариантность патетики. В книжной традиции Древней Руси подобные произведения обычно обозначались термином "Слово". Работа над ними требовала соблюдения строгих литературных правил и сопряжена была с духом творческого вдохновения.

В этом отношении значительный интерес представляет "Слово о Законе и Благодати" - самый ранний памятник древнерусского торжественного красноречия. В источниках эта речь снабжена обычно полным названием без указания на ее жанровую принадлежность: "О Законе, Моисеемъ даньномъ, и о Благодети и Истине, Иисусемь Христомъ бывшиихъ; и како Законъ отъиде, Благодать же и Истина вьсю землю испълни, и вера въ вься языкы простьреся, и до нашего языка русьскаго; и похвала кагану нашему Володимеру, от него же крьщени быхомъ; и молитва к Богу от земле нашее. Господи, благослови, отьче!". Созданное в XI столетии, "Слово" сохранилось в нескольких десятках рукописных копий, древнейшая из них относится к концу XIV или началу XV в., но известен также фрагмент памятника по рукописи XII-XIII в.

Несмотря на то что среди древнерусских книжников означенное произведение было очень популярно и часто переписывалось, широкая научная общественность познакомилась с ним довольно поздно, лишь в 1844 г. Его первым публикатором и исследователем стал церковный историк и археограф А. В. Горский, впоследствии протоиерей и ректор Московской духовной академии, доктор богословия и член-корреспондент Императорской Академии наук. Текст произведения этот замечательный русский ученый нашел в рукописном сборнике XV в., разбирая книжную коллекцию Святейшего Синода (ныне ГИМ, Синодальное собр., № 591). В ней непосредственно к "Слову" примыкали ещё два текста - "Молитва" и "Исповедание веры" с завершительной записью от лица "мниха и прозвутера Илариона" относительно его посвящения в 1051 г. в киевского митрополита. Последняя деталь, а также древнерусская рукописная традиция, и позволили Горскому предположить, что автором "Слова" был этот церковный деятель.

К сожалению, об упомянутом иерархе сохранились лишь отрывочные сведения. Во-первых, "Повесть временных лет" в статье под 1051 г. сообщает, что одно время Иларион был священником в Свято-апостольской церкви в селе Берестовом под Киевом, загородной резиденции великого князя Ярослава Мудрого; что он был "муж благ, книжен и постник"; что на берегу Днепра он "ископа себе" для уединенной молитвы "печерку малу двусажену, кде ныне ветхый монастырь Печерскый", и что, наконец, именно его "постави Ярослав митрополитомь". Во-вторых, в начале "Устава князя Ярослава о церковных судах" сообщается о том, что работа по внедрению в русскую жизнь правил "греческого номокануна" велась князем совместно "с митрополитом Ларионом". В-третьих, в "Житии преподобного Феодосия Печерского" имеется сообщение о некоем "черноризце Ларионе", который был "книгам хытр псати, сий по вся дни и нощи писааше книгы в келии… Феодосия". Вот и все.

В 1055 г. "Новгородская первая летопись" упоминает уже другого киевского митрополита - Ефрема, грека по происхождению. Какова дальнейшая судьба Илариона, не известно. Высказывалось предположение, что его жизнь закончилась в стенах Киево-Печерского монастыря, где он жил под именем Никона, приняв схиму. Но отождествление Илариона и летописца Никона Великого документально никак не подтверждается. Очевидно однако, что Иларион был первым митрополитом, избранным на киевскую кафедру из числа русских в нарушение канонов византийской церкви, а также действовал как единомышленник великого киевского князя Ярослава Мудрого. Что же касается "Слова о Законе и Благодати", то некоторые упоминаемые в нем исторические реалии позволяют датировать его временем между 1037 и 1050 гг. То есть написано оно было еще до настолования Илариона.

Какова же написанная и, несомненно, произнесенная Иларионом речь - эта, по выражению крупного церковного историка Макария Булгакова, "драгоценность и, можно сказать, перл всей нашей духовной литературы первого периода"? Уже в названии произведения обозначено, что речь в нем идет о ветхозаветной и христианской вере, об их связи и взаимоотношении, о распространении христианства и, в частности, о крещении Руси благодаря великому князю киевскому Владимиру. Кроме того, "Слово" содержит похвалу Владимиру и молитву к Богу.

Итак, сочинение Илариона - тематически сложный текст. Первый его раздел начинается с догматического размышления о том, что иудеи ("израиль") и христиане исповедуют единого, общего Бога. Сначала он посредством Закона не дал погибнуть в языческом идолослужении только "племени Авраамлю", но затем, послав своего Сына, через его воплощение, крещение, проповедь о благе ("евангелие"), крестные страдания, смерть и воскресение привел все народы к вечной жизни. Критерием различия между Законом (иудаизмом) и Благодатью (христианством) является, согласно Илариону, представление о "будущем веке". Если Закон лишь приуготовил, привел иудеев к Крещению, - и этим его значение ограничено, то Крещение прямо открывает путь к спасению, к вечной жизни в Боге уже всем крестившимся. Ведь Моисей и пророки предрекали лишь о пришествии Христа, а вот Христос и затем его ученики уже учили о воскресении и будущей жизни. Далее в первом разделе "Слова" Иларион иллюстрирует эту мысль посредством длинного ряда развернутых образно-символических сопоставлений и противопоставлений. Материалом для его историософского размышления служит экзегетический пересказ библейских повествований. "Закон", согласно оратору, ассоциируется с понятиями лжи ("стень"), холода ("студеньство нощьное"), с образами "луны", "суши", а также ветхозаветных персонажей: Агари ("рабы"), Измаила (сына рабыни), Манассии (старшего сына Иосифа). Напротив, "Благодать" ассоциативно сопряжена с понятиями правды ("истина"), тепла ("солнечная теплота"), с образами "солнца", "росы" или ветхозаветных же персонажей: Сарры ("свободной"), Исаака ("сына свободной"), Ефрема (младшего сына Иосифа).

Определив таким соотносительным способом значение иудаизма и христианства, Иларион далее излагает догматическое учение о двуестественной, богочеловеческой природе Христа. И вновь иллюстрирует последнее длинным рядом сопоставительных образных пар типа: Христос "яко человекъ постися 40 днии, взаалка, и яко Богъ победи искушающаго… яко человекъ, оцьта вкушь, испусти духъ, и ако Богъ солнце помрачи и землею потрясе". Величие Христа состоит в том, что через свою крестную муку Он соделал людям спасение и уничтожил "преступление и грех" тех людей, кто его принял. Иудеи же, которые его, "яко злодея мучивше", тем самым вызвали на себя "гневъ Божий конечный": Иерусалим, по пророчеству, был разрушен римлянами, "иудейство оттоле погыбе", Закон "погасе", а его слуги рассеяны были по миру, "да не въкупь злое пребываеть". Напротив, христианство распространилась по всем странам: "...лепо бо бе Благодати и Истине на новы люди въсиати! Не въливають бо, по словеси Господню, вина новааго учениа благодетьна въ мехы ветхы, обетъшавъши въ иудействе. Аще ли то просядутся меси, и вино пролеется. Не могъше бо Закона стеня удержати, но многажды идоломъ покланявшеся. Како истинныа Благодати удержать учение? Нъ ново учение - новы мехы, новы языкы! И обое съблюдется".

Таким образом, цель всего первого раздела "Слова" полемическая. Автор стремился доказать превосходство христианства над ветхозаветной религией и посредством этого, вероятно, превосходство принявшей христианство Руси над потерявшей свое былое значение Хазарской империей.

Вероятно, в то время, когда произведение было создано и произнесено, эта задача осознавалась как особенно актуальная. В самом деле, во-первых, еще задолго до Илариона между Русью и Хазарским каганатом, правящая верхушка которого исповедовала иудаизм, сложились отношения типа соревновательных: сначала Русь платила дань хазарам, но потом роли поменялись, и в связи с этим, видимо, у русских князей возникла уверенность, что они являются восприемниками власти, принадлежавшей владыкам покоренного ими государства, отсюда и принятый великими русскими князьями титул - "каган". Во-вторых, в процессе развития отношений между Русью и Хазарским каганатом какая-то часть хазарских иудеев перекочевала в Киев и здесь, найдя для себя, очевидно, благоприятные условия, осела, а в дальнейшем, естественно, обрела какие-то контакты с киевлянами. В-третьих, известна попытка иудеев склонить Владимира Святославича к иудаизму, когда он задумался над выбором государственной религии. И хоть попытка эта была неудачной, она все же свидетельствует о непосредственном и живом характере отношений между иудеями и русичами. В-четвертых, такие отношения, видимо, не всегда были безоблачными, особенно после принятия Русью христианства. На это указывают, по крайней мере, два зафиксированных в древнерусской литературе и относящихся к XI в. предания. Так, в "Житии преподобного Феодосия Печерского", написанном в конце XI или в начале XII в., рассказывается, что этот подвижник имел обыкновение посещать слободы в Киеве, где жили иудеи, ради прения с ними о вере. А вот восходящие ко второй четверти XIII в. страницы "Киево-Печерского патерика" более определенно указывают на то, что иногда отношения между принявшими христианство русичами и иудеями складывались именно как враждебные. Например, новелла патерика о Евстратии Постнике свидетельствует, что проживавшие на Руси иудеи не только торговали русскими христианами как рабами, но и, случалось, пытались через истязания принудить их к отказу от своей веры в пользу иудаизма. Так что звучащая в "Слове о Законе и Благодати" полемическая тема была порождена не только религиозным сознанием, но и, несомненно, самой реальной жизнью.

Второй раздел речи Илариона - исторический. Это размышление о значении принятия Русью христианства. "Вера бо благодатьнаа, - говорит оратор, - по всей земли простреся и до нашего языка рускааго доиде. И законное езеро пресъше, еуагельскый же источникъ наводнився, и всю землю покрывъ, и до насъ разлиася". Все последующее рассуждение построено также на приеме со- или противопоставления, и все с той же полемической целью. Только теперь сравниваются факт славного приобщения Руси к христианскому миру и факт бесславия иудаизма. И вместе с тем, осмысляется преимущество христианской Руси перед Русью языческой: "Вся страны благыи Богъ нашь помилова и насъ не презре, въсхоте и спасе ны, въ разумъ истинный приведе. Пусте бо и пресъхле земли нашей сущи, идольскому зною исушивъши ю, вънезаапу потече источникъ еуагельскыи, напаая всю землю нашу…".. Иларион при этом опять-таки употребляет длинный ряд образно коррелятивных пар, в которых звучит антииудейская тема: "И тако, странни суще, людие Божии нарекохомся. И врази бывше, сынове его прозвахомъся. И не иудейскы хулимъ, нъ христианьски благословимъ. Не совета творим, яко распяти, нъ яко распятому поклонитися. Не распинаемъ Спаса, но рукы къ нему воздеваемъ. Не прободаемъ ребръ, но от нихъ пиемъ источникъ нетлениа…".

Далее оратор, приводя библейские изречения на тему вселенского значения промысла Божия о спасении человечества, обосновывает мысль о том, что открытое некогда ветхозаветным пророкам и сказанное ими о всеобщем, за пределами иудейства, признании Бога, касается в частности и Руси: "И събысться о насъ, языцех, реченое: "Открыеть Господь мышьцу свою святую пред всеми языки, и узрять вси конци земля спасение, еже от Бога нашего!…"" (Ис. 52: 10). Как видно, приобщение Руси к христианству трактуется Иларионом в контексте священного предания о промысле Божием относительно истории человечества. Определив таким образом смысл крещения Руси, автор "Слова" приступает к похвале князю Владимиру. Он выстраивает ее в форме личного обращения к нему и в интонации, исполненной воодушевленного патриотического пафоса. Главной темой этого третьего - панегирического - раздела произведения являются не столько личностные достоинства Владимира, - его благородство, мужество, ум, политическое могущество, милосердие (хотя всё это отмечено оратором), сколько феномен его духовного преображения в христианина и крестителя Руси.

Значение совершенного князем деяния Иларион раскрывает опять-таки с помощью приема сравнения - скрытого или прямого. "Хвалить же похвалныими гласы, - начинает он свое славословие, - Римскаа страна Петра и Паула, има же вероваша въ Иисуса Христа, сына Божиа; Асиа, и Ефесъ, и Пафмъ - Иоанна Богословца; Индиа - Фому, Егупетъ - Марка. Вся страны, и гради, и людие чтуть и славят коегождо ихъ учителя, иже научиша я православней вере. Похвалимъ же и мы по силе нашей малыими похвалами великаа и дивнаа сотворшааго, нашего учителя и наставника великааго кагана нашеа земли Володимера…". Уже в этом пассаже потаенно подчеркнута мысль об исключительном характере подвига русского князя. Если страны Востока и Запада благодарят за свое приобщение к Христу его непосредственных учеников и преемников, святых апостолов, то Русь обязана своим крещением государственному деятелю, слава которого была основана только на военных и политических победах. Его преимущество в том, что он сам, своей волей, без помощи со стороны, только лишь узнав о благоверной "земли Гречьске", "въждела сердцемь, възгоре духомь, яко быти ему христиану и земли его".

В риторическом восхищении Иларион обращается к Владимиру, моля его объяснить "дивное чюдо": как это он, никогда лично не видев Спасителя, не слыша в своей земле апостольской проповеди, не бывши свидетелем изгнания бесов одним только именем Иисуса, обрел веру и стал его учеником. Пытаясь понять это, Иларион подчеркивает духовные дарования Владимира, а также его "благой смыслъ и остроумие". Именно благодаря им князь сумел осознать, "яко есть Богъ единъ, творецъ невидимыимъ и видимыимъ, небесныимъ и земленыимъ, и яко посла в миръ спасения ради възлюбленаго Сына своего". Именно это осознание привело князя к Христу и "в святую купель". Но заслуга Владимира обусловлена не только его личным обращением, и даже не тем, что он кого-то еще привел в христианство! Господь, по убеждению оратора, сподобил его "славы и чести" "на небесехъ", прежде всего, за то, что он уничтожил "заблуждения идольскыя льсти" во всей своей "области". В этом отношении Владимир, или Василий, подобен основателю Византийского государства, святому равноапостольному Константину Великому. "Съ темь же, - говорит оратор, - единоя славы и чести обещьника сотворилъ тя Господь на небесех, благовериа твоего ради, еже име въ животе своемь". Этот вывод о равночестии цезаря Константина и князя Владимира основан на ряде приведенных Иларионом с целью сопоставления фактов церковно-политических трудов первого и второго. И такое сопоставление, и такой вывод естественно вытекают из ранее высказанной патриотической мысли о том, что русские князья "не в худе бо и неведоме земле владычствоваша, нъ въ Руське, яже ведома и слышима есть въсеми четырьми конци земли!". Кроме того, все историософское рассуждение Илариона утверждает, в сущности, хотя и не прямо, идею равенства Руси по отношению к Византии, идею особенно актуальную именно в эпоху Ярослава Мудрого, строившего свою внешнюю и внутреннюю политику отстраненно и независимо от Константинополя. И вполне уместно, что, образно обосновав мысль о самодостаточности Русской земли и продолжая свое обращение к Владимиру, Иларион заговаривает об этом его сыне - Георгии (крестильное имя Ярослава); и заговаривает о нем как о "верном послухе" Владимира и как о "наместнике" его власти. Последний продолжил начатое отцом дело распространения "благоверия" на Руси, "недоконьчаная твоя наконьча, акы Соломонъ Давыдова: ...дом Божий великый святый его Премудрости създа, ...яко же ина не обрящется въ всемь полунощи земнеемь ото востока и до запада. И славный град твой Кыевъ величствомъ, яко венцемь, обложилъ. Предалъ люди твоа и градъ святый, всеславний, скорей на помощь христианомъ святей Богородици, ей же и церковь на великыихъ вратехъ създа во имя первааго господскааго праздника - святааго Благовещениа".

В конце похвального раздела рассматриваемого произведения риторический пафос оратора возвышается до молитвенного апофеоза: "Въстани, о честнаа главо, от гроба твоего! Въстани, оттряси сонъ! Неси бо умерлъ, но спиши до общааго всем въстаниа! Въстани, неси умерлъ, неси бо ти лепо умрети веровавъшу въ Христа, живота всему миру! Оттряси сонъ, възведи очи, да видиши, какоя тя чьсти Господь тамо съподобивъ, и на земли не беспамятна оставил сыном твоим! Востани, виждь чадо свое Георгиа, виждь утробу свою, виждь милааго своего! Виждь, его же Господь изведе от чресл твоих, виждь красяащааго столъ земли твоей и възрадуйся, и възвеселися! К сему же виждь и благоверную сноху твою Ерину! Виждь внукы твоа и правнукы, како живут, како храними суть Господемъ…".

По существу, это молитва о благоденствии Руси и князя Ярослава Мудрого, выраженная в форме сочлененных в длинные цепочки и перемежающихся похвальных, благодарственных и просительных возгласов. Но молитва, обращенная именно к Владимиру как к пребывающему на небесах в сонме святых угодников Божиих. Ею и заканчиваются риторические по своей жанровой природе разделы "Слова о Законе и Благодати".

Далее в самом раннем списке произведения читается "молитва к Богу", как она обозначена в названии ко всему тексту. Однако иногда древнерусские книжники переписывали только ее текст в виде самостоятельного произведения Илариона. На этом основании, видимо, некоторые исследователи, издавая "Слово", не включали молитву в его состав. Тем не менее, кроме того, что ее принадлежность "Слову" в качестве составной части вытекает из самого названия последнего, об этом же говорит и ее содержание как логическое продолжение предшествующего текста. Если риторическая часть "Слова" завершается обращенным к Владимиру прошением помолиться перед Богом о своем сыне Георгии, дабы он принял "венець славы нетленныа съ всеми праведныими, трудившиимися его ради" (для Бога), то зазвучавший в этом конечном прошении мотив славы развивается в следующей далее молитве в виде славословия Богу: "Симь же убо, о владыко, царю и Боже нашь высокъи и славне человеколюбче, въздаяй противу трудомъ славу же и честь и причастникы творя своего царьства, помяни, яко благъ, и насъ, нищихъ твоих, яко имя тобе - человеколюбець!...". И затем следуют исповедно-покаянно-просительные по содержанию возгласы, главная тема которых - это упование на милосердие Божие.

Но среди них встречаются и тематически перекликающиеся с риторической частью произведения возгласы. Например, упоминание о еще не изжитом язычестве: мы "И стадо, еже ново начатъ пасти, исторгъ от пагубы идолослужениа, пастырю добрый… Не остави насъ, аще и еще блудимъ, не отверзи насъ!..."; или сопоставление с историей иудеев: "Тем же боимся, егда сътвориши на насъ, яко на Иерусалиме, оставлешиимъ тя и не ходившиимъ въ пути твоа. Нъ не сотвори намъ, яко и онемь, по деломъ нашимъ!..."; или, наконец, патриотический призыв-прошение: "И донеле же стоить миръ, не наводи на ны напасти искушениа, не предай нас въ рукы чюждиихъ, да не прозоветься градъ твой градъ плененъ и стадо твое пришельци въ земли несвоей, да не рекуть страны: "Кде есть Богъ ихъ?"". В целом эта молитва как бы подводит итог всему произведению и развернутой в ней цепи бинарных сопоставлений, выражающих идею преемственности и наследственного отношения к прошлому: иудаизм - христианство, Хазария - Русь, старые христианские народы - новые христианские народы, Византия - Русь, Константин - Владимир, языческая Русь - христианская Русь, начало христианства на Руси - продолжение христианства на Руси, Владимир - Ярослав-Георгий, молитва к Владимиру - молитва к Богу. А в целом все части "Слова о Законе и Благодати" - и догматическая, и историческая, и панегирическая, и молитвенная, - каждая по-своему, разрабатывают единую патриотическую тему независимости русского народа и - шире - равноправия всех христианских государств.

Составляющие "Слово" части неразрывно связаны в одно идейно целостное повествовательное здание. Это здание, как видно, отличается безупречной стройностью содержательной и композиционной структуры. Но вместе с тем оно обладает и высокими художественно-стилистическими качествами, орнаментально разветвленной красотой внешнего декора. Ему присущи яркая образность, торжественная патетика, эмоциональная взволнованность, публицистическая заостренность, возвышенная сила библейского языка, соотнесенность с контекстом христианской мысли и истории.

Соответственно, Иларион использует богатейший набор присущих Священному Писанию и церковной литературе средств художественной выразительности. Это и поэтические тропы (метафоры, сравнения, уподобления, символы, игра созвучными словами), и поэтические фигуры (вопрошания, восклицания, обращения, противоположения), и ритмическая организация текста (синтаксический параллелизм, анафорические повторы, глагольные рифмы, ассонирующие глаголы). Это и щедрое применение библейских образов, цитат и парафраз, фрагментов из церковных песнопений, а также различных заимствований из других источников. Приведенные выше примеры вполне отражают особенности литературной манеры Илариона. Но вот еще один фрагмент, в котором, как кажется, звучат все основные содержательные мотивы "Слова" и который достаточно ярко демонстрирует отмеченные формальные свойства речи древнерусского оратора:

"Се бо уже и мы со всеми христиаными славимъ святую Троицу, а Иудеа молчитъ. Христосъ славимъ бываетъ, а иудеи кленоми. Языцы приведени, а иудеи отриновени. Яко же пророкъ Малахиа рече: "Несть ми хотениа в сынехъ израилевехъ, и жертвы от рукъ ихъ не прииму, понеже ото въстокъ же и западъ, имя мое славимо есть въ странахъ, и на всякомъ месте темианъ имени моему приноситься. Яко имя мое велико въ странахъ!" (Ср.: Мал. 1: 10-11). И Давидъ: "Вся земля да поклонитъ ти ся и поетъ тобе: "И, Господи, Господь нашъ! Яко чюдно имя твое по всей земли!" (Ср.: Пс. 65; 4). И уже не идолослужителе зовемъся, нъ христиании; не еще безнадежници, нъ уповающе въ жизнь вечную. И уже не капище сотонино сограждаемъ, нъ Христовы церкви зиждемъ. Уже не закалаемъ бесомъ друг друга, но Христосъ за ны закалаемъ бываетъ и дробимъ въ жертву Богу и Отцю. И уже не жертвеныа крове вкушающе погыбаемъ, но Христовы пречистыа крове вкушающе спасаемъся. Вся страны благый Богъ нашъ помилова, и насъ не презре - въсхоте и спасе ны, и въ разум истинный приведе. Пусте бо и пресохле земли нашей сущи, идольскому зною исушивши ю, внезаапу потече источникъ еуагельскый, напаая всю землю нашу".

Хотя "Слово о Законе и Благодати", по утверждению самого автора, предназначалось не для простых людей, а для "избранных", "преизлиха насыштьшемся сладости книжныа", то есть для людей относительно образованных, оно все же обрело весьма широкую популярность среди древнерусских читателей. Его не только переписывали (сохранились десятки списков), но и перерабатывали (известно несколько его редакций). Более того, сочинение Илариона использовали в качестве источника при составлении новых произведений. Так, его следы обнаруживаются в ряде древнерусских текстов XII-XVII столетий: например, в проложной похвале князю Владимиру Святославичу (XII-XIII в.), в похвале князю Владимиру Васильковичу и его брату Мстиславу из "Волынской летописи" (XIII в.), в "Житии Леонтия Ростовского" (XII в.), "Житии Стефана Пермского" (конец XIV в.). Наконец, "Слово" использовали и в южнославянской литературе. Так, во второй половине XIII в. заимствования из него сделал сербский писатель-инок Доментиан при составлении "Житий" Симеона и Саввы Сербских. Так что, подобно тому, как, по мысли Илариона, Русь его времени была известна во всех концах света, так и его замечательная речь - несомненно, гениальное ораторское произведение - привлекала своей содержательной и художественной значительностью весьма широкий круг читателей Средневековья и на протяжении весьма длительного времени. Итак, уже первые самостоятельные проявления художественной мысли в творчестве древнерусских писателей, как можно судить по "Слову о Законе и Благодати" митрополита Илариона, оказались вовсе не ученическими. Наполнявшая их сила проницательного духа и интеллекта, источавшаяся ими сила высокой правды и красоты не иссякали и в последующем, причем в течение многих столетий. На это указывает даже то немногое, что дошло до нас вопреки тлетворному времени и разным обстоятельствам. Подобно книге книг "Библии", подобно иконе или храму, древнерусское искусство слова поражает своей удивительной серьезностью, глубиной, совершенно неистребимым стремлением к постижению самого главного, самого важного, самого нужного для человека, коль скоро он осознает себя как творение Божие и как дитя своей земли, своего народа и своей страны.